Наконец Илэриэн шевельнулся, словно хотел размять затекшее тело, стиснутое в этом маленьком закутке; он не мог даже ноги вытянуть, впереди сидела спящая Айлия.
— Люди из башни, — произнес он наконец, и прозвучало это не как вопрос, а как утверждение.
— Один из их самолетов, — кивнул отец.
— Эта машина, — продолжал Илэриэн, — она так легко тебя слушается, однако она, — он кивнул подбородком в сторону матери, — она из людей древней расы, а они машин не любят.
— Я не из Эсткарпа, — ответил отец. — Миры, как ты знаешь, сообщаются при помощи Ворот. Вот и я пришел в Эсткарп через такие Ворота. А в моем мире я был военным, и мне приходилось иметь дело с машинами, не совсем, правда, такими. Эту мы нашли на берегу моря, когда только пришли сюда через Ворота, и они закрылись, не выпустив нас обратно. С тех пор это наша крепость.
— Только если держаться подальше от башен, — заметил Илэриэн. — И сколько же времени вы скитаетесь здесь, разыскивая Ворота, которые выпустят вас?
Саймон пожал плечами:
— Мы поначалу подсчитывали дни, но это бессмысленно, здесь время идет совсем иначе, чем в Эсткарпе.
— Неужели? — Илэриэн удивился. Как же будет он удивлен, узнав, сколько действительно прошло лет в Эскоре, пока он находился в плену, когда мы туда вернемся, если вернемся, конечно.
— Когда я уехал, моя дочь была маленькой девочкой, — ответил отец и обернулся ко мне с улыбкой, какой-то робкой, неловкой, словно умоляющей, — а теперь передо мною взрослая женщина, которая сама выбрала себе дорогу.
Эти слова повергли Илэриэна в еще большее изумление, он неподвижно уставился на моих родителей.
Джелита кивнула головой:
— Каттея — наша дочь, но сложилось так, что мы давно не виделись, и, — она взглянула на меня, — за эти годы многое изменилось.
Я подумала, что мне следует тщательно подбирать слова, рассказывая им обо всем, что произошло в Эсткарпе и, может быть, частично о том, что случилось в Эскоре, поскольку я все-таки по-прежнему не доверяла Илэриэну. Поговорить же с родителями наедине вряд ли представится возможность, мне оставалось быть предельно осторожной.
Я стала рассказывать о том, что было с нами троими после того, как Джелита отправилась на поиски отца, о том, как меня увели колдуньи, и я много лет провела в Обители Мудрейших; потом я рассказала о последнем ударе, нанесенном Карстену колдуньями Эсткарпа, и о том, как братья мои пришли освободить меня и о нашем бегстве в Эскор. Начиная с этого момента, я отнюдь не стала лгать, а просто перестала говорить всю правду — рассказала, что мы оказались в стране, закрытой владычицами от умов эсткарпцев давным-давно и что там мы встретили людей, родственных нам по духу и разуму — при этом никаких имен я не называла.
О своих собственных неудачах говорить было проще — я поведала им, как некоему заклинателю обманом удалось заколдовать меня и как я отправилась в Эсткарп, чтобы восстановить свои силы и свой Дар. После этого я рассказала о вапсалах и о внезапном нападении, и под конец о том, как Айлия и я оказались в цитадели на берегу моря и проникли в этот враждебный мир.
Я ни разу не связывалась с моей матерью мысленно, чтобы дать ей понять, что существует еще нечто такое, о чем я сейчас не осмеливаюсь говорить. Но иногда я ловила ее взгляд и становилось ясно, что она все понимает, понимает, что я о чем-то умалчиваю и что мы непременно, при первом же удобном случае, переговорим об этом наедине.
Больше всего на свете я боялась тогда, что Илэриэн захочет подробнее узнать, что происходило в Эскоре, пока он находился в плену. Странно, что он так ни о чем и не спросил, и это насторожило меня еще сильнее, и мне все меньше нравилась перспектива вернуться в Эскор вместе с ним, хотя я прекрасно понимала, что без него мы вообще не выберемся отсюда.
Отец задумчиво вздохнул:
— Да, как мы ни старались подсчитывать дни здесь, все это, действительно, не имело никакого значения. Значит, Карстен побежден, а колдуньи сами уничтожили себя… Так кто же сейчас правит страной?
— Корис, по нашим последним сведениям. Говорят, он очень страдает от раны, полученной в последние дни войны, и давно уже не может поднять топор Вольта.
— Топор Вольта, — повторил отец, словно слова эти всколыхнули давно забытое… — Пещера Вольта и его топор… Это были славные дни… Нам уже больше не суждено пережить такое. Карстен сложил оружие, а что с Ализоном?
— От соратников Килана, — ответила я, — известно, что Ализон, увидев, какая судьба постигла Карстен, последнее время вел себя тихо.
— Сколько бы лет мне ни осталось, — задумчиво произнес отец, — мои руки еще пригодятся. — Он вытянул вперед свою правую руку. — Они снова поверят, что сильны и не забыли, как вытаскивать меч из ножен. Корис может править, и я знаю, он будет достойным правителем, но лучше, чтобы за спиной у него стояли его старые друзья, тем более если он сам уже не может удержать топор Вольта.
Насколько я могла прочесть мысли отца, я догадывалась, о чем он сейчас думает. Хотя он по рождению не принадлежал древней расе, он по своей воле верно служил ей. А между ним и Корисом с Горма были узы, скрепленные кровью и потом во время страшной битвы с кольдерами. И сейчас всей душой он жаждал оказаться в Эсе и сделать для своих друзей все, что от него потребуют.
— Да, — согласилась мать. — Но прежде чем поехать в Эс, нам надо еще вернуться в наш мир.
Она словно опустила нас с небес на землю, обратив мысли к насущному. Отец покачал головой, не то чтобы не соглашаясь с ней, а просто пытаясь отогнать мысли, которые сейчас могли только помешать. Затем он вновь взглянул на приборную доску и, очевидно, прочел на ней то, что для меня казалось лишь запутанной головоломкой.
Он обратился к Илэриэну:
— Ты имеешь какое-нибудь представление, далеко ли мы от твоих Ворот?
— Сейчас узнаю. — Он повертел в руках жезл. — Нельзя сказать, чтобы очень далеко, но какое-то расстояние преодолеть придется. А как твой самолет?
— Все в порядке. — Мысли отца были далеко отсюда. — Скоро мы сможем вновь отправиться в путь.
И в самом деле, прошло совсем немного времени, и отец вывел махину из расщелины, куда спрятал ее, почуяв опасность. Наша железная гусеница выкатилась на свой прежний путь, и мы опять увидели скудную, лишенную растительности землю.
По равнине были разбросаны невысокие дюны и холмики, и мы с трудом находили дорогу, пробираясь между ними, а видимость на экране стала очень плохой. Но к счастью, в машине имелись и другие приборы, предупреждающие о препятствиях, по ним отец и ориентировался.
Она казалась необыкновенно долгой, эта ночь, в течение которой нас трясло и подбрасывало так, что вскоре тела наши превратились в один большой синяк; впереди, там, где сидели отец с матерью, было чуть удобнее. Позже мы вынуждены были сделать еще одну остановку для отдыха, и после этого Илэриэн занял место матери — видимо, жезл подсказывал ему, что мы находимся недалеко от цели. Джелита уселась рядом с Айлией. Нам удалось влить несколько капель воды в рот девушки, но она так ничего и не ела с тех самых пор, когда мы разделили с ней в коридоре башни остатки пищи, захваченные мною еще из поселка — меня беспокоило, долго ли она так продержится. Но мать уверила, что в бессознательном состоянии организм требует гораздо меньше пищи и воды, и я успокоилась.
Мы остановили нашу гусеницу на гребне холма, и постояли немного, словно собираясь с силами перед решительным шагом. А потом я услышала, как отец громко вскрикнул, и руки его быстро взметнулись, вцепившись в рычаги управления. На экране появилась черная лента дороги, мы катились прямо на нее, и отец прилагал все усилия, чтобы остановить наш быстрый и могущий оказаться весьма опасным спуск.
Ему удалось развернуть машину резко влево, и мы теперь скользили, буксуя вдоль этой дороги. Когда нам удалось, наконец, остановиться, я услышала, как отец с облегчением вздохнул. Черные плиты дороги остались в стороне.
— И что теперь? — спросил он, не обращаясь конкретно ни к кому из нас.
— Теперь сюда! — от нетерпения Илэриэн не мог усидеть на месте, кончиком жезла он указывал прямо за эту черную ленту.
Отец горько рассмеялся.
— Не забывай, что здесь все не так просто. Мы не можем пересечь эту дорогу.
— Но почему? — волнение Илэриэна стало еще заметнее, словно теперь, когда цель была так близка, он не мог терпеть, чтобы ему противоречили и мешали достичь ее.
— Потому что это не обычная дорога, — повернувшись к нему, стал объяснять отец. — Здесь сильное магнитное поле, благодаря ему машины перемещаются из башни в башню. Наш танк своей конструкцией не приспособлен, чтобы передвигаться по такой дороге. Я даже не могу представить себе, что произойдет, если мы вскарабкаемся на нее, но не думаю, что машина выдержит подобное путешествие.
