— Как бы я хотела… — вырвалось у нее, но продолжения не последовало. Хотеньем горю не поможешь. Что толку хотеть? Последний прерывистый всхлип — и все. Пора было двигаться дальше.
Луна к этому времени уже села, и темное небо, усеянное звездами, напоминало расшитый бриллиантами черный бархат. Но звездные лучи меркли рядом с ослепительной яркостью северного сияния. Никогда прежде оно не было столь пугающе великолепным. В диковинном призрачном танце одни картины сменяли другие, змеясь, изгибаясь, захлестывая небосвод, и за прозрачной завесой переливчатого мерцания вставал другой мир: волшебный залитый солнцем город, отчетливый, осязаемый…
Лира и Пан все выше и выше карабкались вверх по горной круче, а внизу без конца и краю простиралась холодная сирая земля. Далеко на севере лежало замерзшее море. Оно то вздымалось застывшими, будто в беге, гребнями — это смерзлись воедино гигантские ледовые глыбы, — то расстилалось ровной, как стекло, белоснежной гладью, далеко-далеко, до самого полюса и дальше; однообразное, унылое, безжизненное, равнодушное, белое-белое море.
На западе и на востоке громоздились горы. Зубчатые хребты сминались в складки, вековые снега покрывали обрывистые склоны, острые пики, отточенные ветром, словно лезвия, впивались в небо.
А на юге… На юге осталась дорога, по которой они пришли сюда. Лира с тоской всматривалась в даль, все надеясь, что увидит милого Йорека, верного своего друга. Тщетно. Лишь безмолвная белая равнина открывалась ее глазам, снежная пелена словно скрадывала и обгоревшие останки дирижабля, и алую кровь, и трупы убитых.
Пантелеймон филином взмыл в воздух.
— Они на вершине! Тут рядом! Лорд Азриел готовит свои приборы, а Роджер… он не может двинуться…
В этот момент северное сияние вдруг полыхнуло с такой силой, как вспыхивает яндарическая лампочка перед тем, как перегореть, а потом наступила полная темнота. Но Лира ощущала, что воздух полон смутных предчувствий, похожих на завязи еще не родившихся мыслей. Это была Серебристая Пыль. И внезапно эту обступившую ее со всех сторон темноту прорезал отчаянный детский крик:
— Лира! Лира!
— Иду! Я здесь!
Она рванулась вперед, спотыкаясь, падая, цепляясь за уступы, не чуя под собой ног от изнеможения, но все равно заставляя себя ползти по заснеженному склону туда, где звал ее тоненький голос.
— Лира! Где ты? На помощь!
— Я иду, — хрипела девочка. — Я уже совсем близко.
Рядом с ней карабкался Пантелеймон. В призрачном мерцании снегов он словно переливался из одного облика в другой: лев, горностай, орел, дикий кот, заяц, филин, барс, леопард — весь причудливый калейдоскоп образов, на которые он был способен, проступал сквозь Серебристую Пыль…
— Лира!
Взобравшись на вершину, девочка увидела площадку метров в пятьдесят шириной. Лорд Азриел скручивал вместе два провода, которые тянулись к перевернутым нартам, где, расставленные, как на лабораторном столе, серебрились кристаллами льда батареи питания и еще какие-то непонятные приборы. Тяжелая шуба сковывала его движения, на лицо падал свет от лигроинового фонаря. Рядом на снегу, словно застывший сфинкс, лежала, лениво поводя хвостом, красавица Стельмария, могучая лоснящаяся пума.
В зубах у нее билась малышка Сальцилия, альм Роджера.
Отчаянно пытаясь высвободиться, она рвалась и извивалась, каждую секунду меняя облик, становясь то кошкой, то собакой, то крысой, то птичкой, и все время звала своего Роджера, который был рядом, в нескольких метрах. Соединявшая их воедино незримая связь держала его, как якорь. Мальчик конвульсивно дергался, чтобы растянуть ее, разорвать, но тщетно. Он плакал от невыносимой боли и холода и все время звал свою Сальцилию и Лиру. Он хватал лорда Азриела за руки, валялся у него в ногах, молил, но тот не обращал на несчастного ребенка никакого внимания и лишь грубо отшвырнул его в сторону.
Они находились на самом краю обрыва. Над ними не было ничего, кроме непроглядной черной пустоты без конца и краю. Одинокая вершина словно бы нависла над трехсотметровой бездной, а там, внизу, лежало замерзшее море, но как же до него было далеко!
Вся эта картина сперва открылась Лириным глазам при свете звезд. Но когда лорд Азриел соединил провода, ей навстречу вновь полыхнуло ослепительное северное сияние. Казалось, будто в небе возникла яндарическая дуга невероятных размеров, высотой в тысячу миль и в десятки тысяч миль длиной. Послушная движению рубильника, она вспыхивала слепящим светом, который взмывал вверх и падал вниз, разливался волнами и низвергался каскадами.
Рубильник находился в руках у лорда Азриела. В его власти было включить или выключить северное сияние. Или воспользоваться им как источником энергии. Рядом с нартами на снегу валялась гигантская катушка, и провод от нее шел наверх, в небо. Из черной темноты, хлопая крыльями, на плечо лорда Азриела спустился ворон. Лира сразу поняла, что это не птица, а альм ведуньи. Значит, ведуньи помогают ее отцу. Это они подняли свободный конец провода выше самых высоких звезд.
Вот он опять включил северное сияние.
Все уже почти готово!
Лорд Азриел повернулся в Роджеру и поманил его пальцем. Мальчик обреченно двинулся ему навстречу. Он дрожал, захлебывался от плача, умоляюще протягивал руки, но все равно, помимо своей воли, шел, куда велели.
— Беги! — отчаянно крикнула Лира. Она рванулась к Роджеру, пытаясь дотянуться до него.
Пантелеймон прыгнул вперед и выхватил Сальцилию из пасти пумы. Стремительной молнией метнулась могучая Стельмария на своего обидчика. Альмы детей, ежесекундно меняя обличия, вступили в бой с врагом.
Огромная пума разила наотмашь могучей лапой с острыми как бритва когтями. Ее зычный рев заглушал все вокруг. Дети бились с ней, или, может быть, они бились с теми зыбкими формами, от которых самый воздух казался густым, с теми смутными, неясными завязями, растворенными, рассеянными в потоках Серебристой Пыли. А сполохи северного сияния над головой становились все чаще, и сквозь мерцающую завесу проступали то стройные пальмы, то синее озеро, то дворец с колоннами. Они казались совсем рядом, словно луч прожектора выхватывал их из темноты, словно до этого волшебного мира оставался всего один шаг.
Последним, отчаянным усилием Лира дотянулась до пальцев Роджера. Она рванула его за руку, увлекая мальчика за собой, и дети помчались прочь от лорда Азриела, но внезапно несчастный ребенок закричал пронзительно и страшно. Его альм, Сальцилия, снова билась в когтях у страшной пумы. Лира однажды сама испытала эту нечеловеческую боль, от которой все рвется внутри. Она пыталась остановиться…
