Попросила Третью и Четвертую проводить Первую до логова, а сама принялась за коня: животное фыркало, упиралось, и не хотело сходить с дороги. Но рано или поздно нам бы это сделать пришлось.
Да что же такое? Мерин заржал, вставая на дыбы. Я сдалась и применила заклинание на послушание скотины: другого выхода пока видно не было. Зверь подчинился, и уже через минуты вся наша кучка сгрудилась вокруг заброшенного логова.
Иллюзии переняли поводья и пошли кормить коня, а я сначала хотела зажечь костёр. Потом плюнула на эту затею — кому он нафиг нужен? Натаскала кучу булыжников, поставила заградительный щит и пустила под него взрывной кристалл. Камни хорошенько прогрелись. Осталось перенести их в берлогу и переложить лапником: с этим я и остальные справились в считанные минуты.
Уставшая Первая без сил свалилась спать на дышащую теплом походную кровать. Немудрено: с самого утра она была на ногах.
Инквизиция, будто побитые псы, призвала ещё одну толпу своих коллег. Те, со свитками наперевес носились по окрестностям как угорелые, но в течение часа всё закончилось. Без ярких, красочных эффектов они ушли в портал и больше, как мне показалось по обрывкам фраз, не планировали сюда возвращаться.
В первый раз за несколько месяцев я увидела по-настоящему счастливого отца. Ума у меня хватило не спрашивать об очевидных вещах. Учитель Аарон, само его существование стояли родителям поперёк горла, наверняка батюшку и мать коробили слухи, гуляющие по деревне, но так и не нашедшие подтверждения. Теперь на месте небольшого домика с живой изгородью вместо забора красовалась глубокая воронка, а с плеч родителей свалился огромный камень.
Этим вечером я должна была в очередной раз прийти к мастеру Аарону за порцией знаний в обмен на уборку и без того опрятного жилища. Непривычно было находиться в своей комнате среди сестёр. Они смеялись и шептались, произошедшее с престарелым соседом их никак не задело, наоборот, это был повод для страшилок и нелепых догадок. В разговоре я не участвовала, переживая самую страшную потерю, замкнувшись в себе.
Дома в вечернее время не сиделось. Я встала с тюфяка, служившего мне постелью и, сказав Мелоди и Алане, что скоро вернусь, вышла из нашей комнаты. В спальне с шумом кувыркались родители: хмельные, весёлые, даже нам с сестрами сегодня мать принесла по большому медовому прянику от лавочника. Я искренне не понимала: неужели смерть человека может так обрадовать? Свою часть лакомства я разделила между сестрами: есть не хотелось.
Тихонько выскользнула из дома и побрела по сумеречной улице. Никто не заметит моего отсутствия. Вечер — прекрасное время для размышлений и для… поисков. Я заглядывала под каждый куст: хорошее зрение, доставшееся как особенность расы, позволяло передвигаться в темноте без затруднений, да ещё и бесшумно.
Серебряная застёжка-фибула от плаща мастера Аарона стала моим первым сокровищем. Нашла я её случайно: рубин, исполняющий роль глаза одной из змей, сверкнул отшлифованной гранью, привлекая моё внимание. Я извлекла застёжку из-под земли и любовно протёрла, хотя не помешало бы и хорошенько промыть. Пригодится. Хотя бы как память.
Отойдя на несколько шагов, я споткнулась о толстый кожаный край чего-то. Приглядевшись, поняла, что под слоем рыхлой земли, которую подняло вверх взрывом, может найтись много интересного. Тяжёлый, уцелевший фолиант лег в мои руки и мгновенно, будто живой, потеплел.
Когда-то учитель Аарон говорил, что древние книги имеют своё сознание. Этот талмуд с радостью откликнулся на ласку и силу живого.
Краем глаза я заметила движение. Уши ничего не уловили, однако боковое зрение тут же оповестило меня о том, что в кустах кто-то есть.
— Выходи, — беззлобно сказала я, хотя самой было очень страшно.
Мелькнула повязка, которую ещё недавно своими руками накладывал на разбитую голову мой батюшка.
— Вы??!
— Что это у тебя в руках? — тут же перешёл к делу непонятно откуда взявшийся инквизитор.
— Книга… — ответила я, понимая, к чему он клонит.
Инквизиция заглянула к учителю Аарону неспроста. Стрик явно от кого-то скрывался в нашей деревне, раз, будучи сильным магом, хоть и преклонного возраста, поселился в самом глухом краю Империи. Я подозревала это, но никогда не спрашивала соседа о его прошлой жизни. Изредка мне перепадали от него рассказы, больше похожие на легенды, но расценивать их как абсолютную правду я не могла.
— Зачем? — в таком же строгом тоне снова задал вопрос перебинтованный.
Меня охватило смятение. С одной стороны, рассказать правду я не могла, с другой — он сразу же разберёт ложь. Мастер Аарон не раз говорил, что в инквизиции дураков не держат. Я сделала то единственное, что мне оставалось — расплакалась. Мне это было нужно, я до сих пор не могла поверить, что учителя нет в живых, слёзы помогали принять этот факт, а заодно и убедить незваного гостя в искренности.
— Не говорите отцу… Мы так бедны… — сквозь всхлипы лепетала я. — Сестрёнкам на одежку… На сладости.
И он поверил. По крайней мере, сделал вид.
— Успокойся, — Инквизитор зачем-то присел на корточки, его глаза оказались на уровне моей груди, скрытой лишь полинялой, тонкой блузкой грязно-оранжевого цвета. — Обещаю, ничего не скажу. За сколько ты хотела её продать?
Ответа он не дождался, истерика душила меня, хотелось остановиться, но не представлялось возможным: будто кто-то открыл невидимый кран с неиссякаемым резервуаром слёз.
— Ну, Рийзе, хватит, — мягко попытался остановить меня гость. — Я даю за неё двадцать пять империалов, вряд ли кто-то оценит это дороже.
Три монеты номиналом в десять и пять империалов красовались у инквизитора на ладони. В тот же момент я почувствовала, что книга начала обжигать мне руки: она грелась слишком быстро, и я быстро отдала её инквизитору. Тот, едва почувствовав ненормальную реакцию, сорвал с себя плащ и завернул фолиант, а мне подмигнул и, отдав монеты, растворился во тьме.
Очень странно. Очень. Но двадцать пять империалов по меркам нашей деревни — неплохие деньги. Главное, не светить ими и припрятать подальше от любопытствующих. А сестрёнкам и вправду лучше купить красивой одёжки.
В маленькой, забытой богами деревне народ выживал, как мог. Нашу семью кормили огород и полумёртвая корова. Мы с сестрами молока, а уж тем паче сливочного масла и сметаны не видели: мать, сдаивала крохи и продавала парное молочко старикам. По три медяшки за литр. На эти средства в семью покупался хлеб, дешёвое растительное масло, изредка — мясо. Так было в лучшие дни.
Больше всех денег тратил отец, который когда-то работал лесорубом в артели, сейчас же окончательно озлобившийся и спившийся «хозяин». Он постоянно был раздражителен и гневлив, и зачастую ярость свою самозабвенно топил в дешёвом вине. Хуже всего в этой ситуации было то, что к спиртному понемногу пристрастилась и мать. Отец вечно корил её за то, что она нарожала «бракованный материал», нас, девчонок. Папа же мечтал о наследнике. Хотя, какой там наследник, с нашим положением у отца могли быть только обычные дети, каковыми мы с сёстрами и являлись.
Доставалось больше всего мне: сестёр ни мать, ни отец не трогали, считая, что в доме достаточно и одной помощницы, а у младших пусть будет беззаботное детство. Это меня вовсе не злило, наоборот, очень не хотелось, чтобы Мелоди и Алане досталась хотя бы доля того, чем меня угощали родители.
Рядом с колодцем я выкопала небольшую ямку и завернула туда свои сокровища. Две монетки по десять империалов остались надёжно присыпаны землёй возле ствола раскинувшегося пышными зонтиками болиголова. Фибула перекочевала в увесистый мешочек на моей груди с ароматными травами, отгоняющими хвори.
Завершив всё самое срочное, я тихонько пробралась в детскую. Родители спали: храп отца соседствовал с мирным сопением матери, вечерняя прогулка затянулась, и сестры тоже успели увидеть как минимум с десяток хороших снов.
