Приведя мысли и одежду в порядок, я опять спустился во двор.
Шварц встретил меня у самой двери.
— Милорд, к перевалу я направил разведчиков. Они пришлют голубя, если заметят врага.
— Отлично, только боюсь, что сегодня нам горцев не сдвинуть с места…
— Они ищут миледи — хотят услышать ее песню…
— Она там, в подвале донжона — но лучше пошли кого-то из девушек…
Я вернулся к столу. Половина старейшин кланов уже дремали, положив отяжелевшие головы на руки и на стол. Остальные пытались плясать в кругу своих соплеменников.
Я сел во главе стола, на свое кресло. Похоже, меня никто не замечал. Горцы как дети веселились во дворе. Вместо траура гульба… Но может, отец все же жив? Я не мог сказать горцам о том, что он умер… я сам в это до конца не поверил…
Мое появление осталось незамеченным, но приход сестры вызвал приветственные крики и возгласы.
В руках сестры была ее любимая маленькая арфа.
Через несколько мгновений Сью уже стояла на неоткрытой еще бочке, возвышаясь над всеми. Она по-прежнему была в моем охотничьем костюме, только теперь ее голову украшал горский берет, кокетливо сдвинутый на ухо.
Она ударила по струнам, и к ней подключились флейта и бубен. Звонкий голос Сью заполнил двор, и горцы замолкли, ловя каждое слово:
Мой горец — парень удалой,
Широкоплеч, высок, силен;
Но не вернется он домой,
Он на изгнанье осужден.
Как мне его вернуть,
О, как его вернуть?
Я все бы горы отдала,
Чтоб горца вновь домой вернуть.
Печальная на похоронах, эта песня вдруг превратилась в плясовую. Бубен задавал ритм.
О, как его вернуть?
О, как его вернуть?
Я все бы горы отдала,
Чтоб горца вновь домой вернуть.
Сестра пела, а горцы пустились в пляс. О великий Эрхард, отец драконов! Она и из них будет вить веревки…
НА ПУТИ К ПЕРЕВАЛУНаша маленькая армия только подошла к ущелью, ведущему к перевалу, когда нам прислали весточку.
Сизый голубь покружился над нашими головами и, сложив крылья, приземлился на руку Шварца. Я направил своего мерина к горцу.
— Солдаты уже на перевале! — прочитав записку, сказал Шварц.
— Сколько их?
— Пятьсот панцирной конницы и около двух тысяч пехоты.
Если бы мы вышли вчера, то на перевал бы успели первыми… Вчерашняя гульба могла нам дорого стоить.
— Остановите людей! — скомандовал я.
Горцы шедшие пешими, немедленно расползлись по обочине дороги, полезли в мешки за снедью, те что трусили на пони, слезали, желая размять ноги.
Из хвоста колонны, пришпоривая коняшку, подскакала Сью. Она весь день ехала в хвосте, собрав вокруг себя десятка два горских девушек и не меньшее число молодых парней. Смех и песни. доносившиеся оттуда, вызывали зависть остального отряда. Какой к черту отряд — беспорядочная толпа людей!
Я был зол — эта тысяча горцев были как стадо овец без пастуха… Я их не вел, они просто шли со мной на войну как на прогулку.
До перевала было еще часа три пешего хода. Пятьсот панцирных кавалеристов на рослых конях и с копьями на изготовку хлынут вниз по склону и затопчут моих горцев как траву! А пехота дорежет остальных…
— Мы опоздали? — Сью уже была рядом.
— Да, они уже заняли перевал… — Со вчерашнего дня мы первый раз обменялись словами.
— Идти вперед теперь глупо!
— Еще глупее отступать! Тогда они войдут в долину — до самого замка открытый путь!
— Твое предложение?
Я оглядел крутые склоны вдоль дороги, поросшие длинными соснами. Как они здесь растут, вцепляясь в скалы своими кручеными корнями?
— У горцев топоры всегда с собой… произнесла Сью, словно себе под нос, и искоса взглянула на меня.
Мое копившееся весь день на нее раздражение исчезло, словно смытое волной. Я любил и хотел ее с новой силой. Наши взгляды скрестились. В ее золотистых глазах светились любовь и тревога.
— Милорд, ваше решение? — Шварц пробудил меня от грез.
— Все у кого есть топоры — разделить на две группы, по группе на каждый склон — подрубить деревья со стороны склонов, все на 20 шагов вверх по склону и выше по ущелью шагов на триста. Сделать завал здесь из десятка деревьев потолще. Лучников поставим за завалом. Все остальные по склонам выше подрубленных деревьев затаятся. Когда солдаты дойдут до завала и начнут его разбирать, мы повалим им на головы лес и дорубим тех, кто уцелеет!
Я говорил громко, чтобы все слышали. Крики одобрения я услышал в ответ.
— Отлично, милорд — Сью отдала мне салют — я возьму на себя лучников?
— Согласен…
Я спрыгнул с коня.
— Шварц, ты командуешь правым склоном, я левым! Вперед! Да, и пони отведите за холмы…
Упершись в ствол сосны ногами и укутанный плащом, я скорее стоял, чем лежал на склоне…
Время томительно тянулось. Закатное солнце красно–золотыми лучами уже светило сквозь желтые стволы деревьев, когда на дороге подо мною наконец показались солдаты герцога.
Конный дозор ехал первым.
Потом донеслись крики ржанье раненых лошадей. Поредевший дозор проскакал обратно. Лучники Сью из‑за завала, видимо, дали пару залпов.
Наконец пошла пехота. Солдаты с мечами на изготовку и с круглыми щитами, в стальных рокантонах, следом в круглых стальных шлемах арбалетчики. Потом повалила пестро вооруженная пехота — видимо, из городского ополчения Корнхолла. Этих точно пошлют вперед на убой — злорадно подумал я.
Конница шагом двигалась позади колонны. Пять сотен панцирной конницы, вдев пики в стремена, проезжали подо мной, словно текла стальная река.
Вот наконец показался хвост колонны — запряженные в тяжеловозов высокие телеги. Нас ехали грабить обстоятельно….
В зону падения деревьев телеги уже не умещались.
— Пора — я толкнул горца, сидевшего чуть выше меня. Он откинул плащ и завыл по–волчьи… По обоим склонам ущелья зашевелились фигуры, дрогнули деревья и начали падать, опрокидывая и ломая те, что стояли ниже по склону. Треск и грохот падающих деревьев заглушил крики ужаса и ржанье лошадей….
Я обнажил меч и начал спускаться по склону вниз. Вся дорога превратилась в завал. Душераздирающие крики задавленных, но еще живых людей неслись нам навстречу. Резня началась….
Пришли сумерки, горцы зажгли факелы и продолжали бойню при их свете.
Я пустил меч в ход всего два раза — нет чести в убийстве покалеченных… Первый раз я дорезал коня с перебитым хребтом, бедняга хрипел, пуская кровавую пену из пасти и ноздрей, не в силах ржать…
