— Карман, — пояснила на грубой латыни. — К разрезу изнутри небольшой мешок пришит. Очень удобно…
Вояки и купцы отправились обходить люки. Печати должны лечь как следует. Потом появились дела на берегу — отдать тот же дротик… Баян отправился притворяться с ними, экономить истертый медяк, оставив талант золота под присмотром обычной охраны, «служанок» с саблями на боку. В степи женщина может оказаться правительницей: регентшей при сыне, единственной наследницей отца, молодой вдовой без детей… Правление — это война, не только в степи. То–то сестра «Стратегикон» учила старательней Псалтири! На самом деле охранницы вполне достойны августы, все из хороших родов. Жаль, больно суровы. Пока рекой шли — ни на палубу лишний раз выглянуть, ни поговорить с кем. «Тебе нельзя!» А поболтать после молчания в башне так хочется!
Воительница осталась на корабле — ждать своих, присматривать за чужими. Оперлась на копье. Спросила:
— А кто вы будете? Я таких нарядов ни разу не видывала… А нравятся! Где такое носят?
По всей степи, неведомо какое столетие подряд. Ничего необычного. Аварский наряд в империи привычен, разве не на девицах. Камбрийка — рассматривает, и мелет, мелет языком. Глаза уставились мимо — на охрану. Купеческая дочь ей не интересна!
— Длинная куртка — хорошо, но рукав шнуровать? Нет уж, лучше … — тут она замялась, не нашла латинского слова — а, увидите. И спереди на одном поясе держится! Не дело. Штаны — хорошо, а то в порту сыростью поддувает. Но всего одна рубашка? Послушайте совета, добавьте еще хотя бы по одной, не то пальцем на вас показывать будут… А вышивки у вас какие!
В ответ — тишина. Для общения с восточными римлянами и торговли большинству авар вполне хватает греческого. На западном краю державы знают и латынь, но таких в охране не оказалось. Анастасия подумала — и вступилась за честь чужого народа.
— Этот язык здесь понимаю только я… Но раз ты знаешь греческий, говори на нем, и тебе ответят.
— Ой, привет тебе! Я вас греческим встретила, но эти несколько слов месяц учила! Глупая я, языки не даются. Ты кто?
Пришлось врать. Заодно объяснить, что мир большой, и менять наряды в угоду обитателям любой его части — полотна не хватит. Не говоря про лен и шелк. Камбрийке мало:
— А чего с отцом не отправилась? Новый город смотреть интереснее, чем топтаться по надоевшим за дорогу доскам! У меня–то служба, хоть и дешевая: за стол, наряд и угол. Я же не в дружине хранительницы, служу городу. Стража… как это… слово старое… О! Муниципальная!
По старым понятиям, выходит, она вигил. Сторожить тюрьмы, тушить пожары, собирать для Церкви десятину, порядок поддерживать — не имперская забота, городская. Занятие вполне почетное… Церберы смотрят, но латыни не знают. Выговаривать за болтовню будут позже, с глазу на глаз.
— Уйти без спроса? — как–то такая мысль и в голову не приходила. — Нельзя. Меня и так, видишь, охраняют!
— Так прикажи охране! Или тебя с корабля не выпускают? Боятся, что в чужом городе что нехорошее случится?
Анастасия кивнула.
— Варвары… Значит, ты вещь? Или просто трусиха?
— Я свободная и достойная девица! — дочери купца как раз, — а варварка ты. Ну, не римлянка же!
— Римлянка, — отрезала воительница, — клан Монтови, мы все от солдат из холмовых фортов, тех, что не ушли с Максеном Магном…
В истории императора Феодосия его соперника звали не Максеном, а Максимом, но перекрученные имена оказались такими же понятными, как и перекрученные слова местной латыни:
— Значит, я варварка, а ты достойная? А если обидят, защитить себя сумеешь? Или прятаться станешь — за отца, за брата, за мужа? Если брякнешь честное, но злое слово — защитишь право говорить, как думаешь?
Вспомнилось: заполнивший площадь сброд кричит матери, коронованной августе: «Ты не царица! Ты лишь мать императоров…» Мать тогда не смогла сделать ничего! Повернулась, ушла. А, правда, хорошо бы: вытащить крикуна из–за спин трусливой толпы, поставить в круг, нацелить смерть в глаза… Хороший обычай у варваров. Нет! У римлян. Рим никогда не стеснялся перенимать полезные обычаи соседей. Значит…
— Я не вещь. Придет время… — легенду тоже следует соблюдать! — Возьму в руки кривой клинок.
Даст Господь, доведется взглянуть в лицо племяннику–одногодку. Припомнить все… И вырванный язык матери, и истекших кровью братьев. Он меч не кровавил, приказы отдавал. Наверняка только пыжится хорошо, а дерется плохо.
От предвкушения мести лицо стало мечтательным… Настолько, что камбрийка сменила гнев на милость.
— Так ты еще ребенок! Ну, если так, ждать тебе недолго. Вон какая вытянулась! Кривой клинок, наверное, хорошо. У хранительницы тоже… — камбрийка аж глаза закатила, а слова для сабли в своей латыни не нашла. Вставила непонятное: «шашка». — Жаль, Лорн дорого просит за такое чудо: мне и за жизнь не скопить. Мастера попроще делают только прямые! Да и научиться владеть таким не у кого…
Пригорюнилась. И сразу — вспыхнула:
— Слушай, попроси отца! Пусть разрешит с нами клинками поиграть, с городской — ну их, сложные слова — стражей. Честью поклянемся — не обидим и защитим, как сестру… Ты научишься с прямым мечом скакать, нам покажешь, как изогнутым рубиться. А? Ну, соглашайся!
Анастасия сама не поняла, как согласилась. Потом вернулся Баян — довольный. Сказал, что все дела уладил, можно спускаться на берег: в городе найдется удобное жилище.
— Порядки тут странные, — сказал, — но мне нравится. Я заплатил и мне дали вот что…
На свет показалась стопка деревянных кружков. На каждом — рисунок. Корабль и монета.
— У кого есть это, имеет право на кров и стол в любом заведении, на вывеске которого такой же рисунок. Таких немало, и есть довольно приличные… Устроимся, разузнаем, как увидеть правительницу. Объявляться не будем. Сначала издали посмотрим…
— Почему? — спросила Анастасия.
— А если это самозванка?
— Кем нужно быть самозванке, чтобы построить это?
Рука обвела порт, и стены с башнями, на которых перестали крутиться крылья, и все крыши Города — зеленого камня и выцветшего тростника.
— Языческой богиней? — предположил Баян.
Ответом стало надменное фырканье наряженной в степной наряд римлянки.
В трактире началось обычное: обед в комнату, все входят–выходят, переговариваются по–своему, только Баян изредка что–нибудь наспех перескажет. В путешествии у него дел не было, так сколько интересного рассказывал! А тут — скука. В трех шагах от свободы… Шаг к двери — окрик на плохом греческом:
— Нехорошо.
Анастасия остановилась. Да, это — ее охрана. Только как ее охраняют? Как во дворце, или как в темнице?
— Нехорошо, — отрезала так решительно, как сумела, — но надо.
