— Молчи, — ответила княгиня, — не говори такого. Если ты права, то твоя правота означает, что моя дочь предала свой народ. А это хуже, чем быть растерзанной медведем.
— Глупая женщина! — воскликнула Хильда. — Горный Король породнился с твоим народом через твою дочь. Признай это, и горы станут помогать вам, и счастье будет с твоим родом во веки веков.
— Молчи, молчи, — повторила княгиня, зажмурившись, и Аник с ужасом увидела слезу, покатившуюся по щеке матери. Она мало что поняла, но разозлилась на Хильду — какое право имела старуха называть княгиню глупой?
4.
Потом был пир в большом зале крепости, и Аник впервые присутствовала на пиру со взрослыми. Ее одели в платье грубой черной шерсти, и расплели тонкие косички — у всех женщин на пиру волосы были распущены по плечам, даже у старой Хильды, и все были в черном. Грустный это был пир, и не было на пиру ни шуток застольных, ни пения хором. В конце пира встал князь Горгий, сказал речь, из которой Аник мало что поняла, потому что князь употреблял высокий слог. Князь Горгий говорил, что его горе не сравнится с горем родителей, что так молода была Тамил и так прекрасна, и что Бог не оставит ее своей заботой. А в конце он сказал, что, хоть и не удалось ему породниться с князем Варгизом сейчас, но надежду на это он не потерял, и потому просит позволения поднести дары, приготовленные для старшей дочери князя, ее сестре.
При этих словах один из спутников князя Горгия поставил перед Аник большое серебряное блюдо, доверху наполненное дивными и прекрасными вещами. Там были серебряные кубки и чаши, браслеты и ожерелья чеканного серебра, были кольца и серьги, и не только серебряные, но и золотые, украшенные яркими разноцветными камнями, золотые монеты, — такой красоты Аник не видела никогда в жизни. Глаза ее и рот стали совсем круглыми, а голова закружилась от ярких бликов, которыми играли драгоценности в пламени факелов, освещавших зал.
Но Аник перед началом пира было строго-настрого приказано на пиру молчать, ничего не есть, кроме хлеба, и делать только то, что велят родители. Аник закрыла глаза, чтобы не видеть всего лежащего перед ней великолепия (потому что рука сама тянулась взять что-нибудь яркое и блестящее из груды сокровищ), и стала ждать, что же скажет ее отец.
Князь Варгиз в ответном слове поблагодарил князя Горгия за честь, оказанную его, Варгиза, дому прежде, когда князь посватался к старшей дочери князя, и за дважды оказанную честь, когда князь Горгий после такого ужасного несчастья сделал предложение его, Варгиза, второй дочери. Аник не поняла этих слов: «сделал предложение», но сообразила, что князь Горгий хотел чего-то от ее отца, и что желание это было князю Варгизу приятно, и что оно было связано с ней, с Аник.
Но потом князь Варгиз сказал, что он вынужден отказать князю Горгию, потому что «дочь его слишком молода» — то есть это она, Аник, молода, поняла девочка, — «а ты, князь, мужчина, и крепости Серых Скал нужна хозяйка, дочь же мою тебе придется ждать слишком долго. Не расценивай мой отказ как оскорбление, — сказал Варгиз в конце своей речи, — прости, если я говорю то, что огорчит тебя или причинит тебе боль, но другого слова я сказать не могу».
Сказав так, князь Варгиз взял из кучи драгоценностей на блюде одну монетку — самую маленькую, Аник подглядела. Варгиз показал монетку князю Горгию: «В знак благодарности за дар твой, поднесенный с чистым сердцем, я беру это золото».
Княгиня, ничего не евшая и не пившая в течение всего вечера, встала со своего места в знак того, что пир окончен. Все встали вслед за ней — и мужчины, и женщины. Аник знала, что сейчас отец Константин должен прочесть молитву, после чего гости разойдутся по отведенным им покоям. Но княгиня вдруг упала ничком, и о молитве позабыли.
5.
Княгиня заболела. Она лежала в беспамятстве горячки, не узнавала никого, ни мужа, ни Аник, и только звала по именам своих погибших сыновей и пропавшую дочь. Старая Хильда проводила рядом с ее ложем ночи и дни, и Аник осталась на попечении Прудис, у которой теперь было мало работы: на пир наготовили столько, что, пожалуй, еще неделю из кладовых доставали жареную, вареную и печеную снедь. Гости, собиравшиеся пожить в крепости некоторое время, разъехались сразу же после поминок — кто будет отягощать своим присутствием дом, хозяйка которого при смерти?
Прудис жила теперь в одной комнате с Аник, спала с ней в одной постели, раздевала ее на ночь и одевала по утрам, ласково будила девочку ночью, если Аник снился страшный сон.
В первый же вечер Прудис растолковала Аник, что молодой князь Горгий, жених пропавшей Тамил, на пиру посватался к ней, к Аник.
— Ой! — только и сказала Аник. Князь Горгий ей не понравился, он был старый, усатый, а нос его изгибался над тонкими губами подобно клюву хищной птицы.
— Да, — болтала Прудис, снимая с Аник кусачее черное платье, — он, конечно, красавец, и богат очень, ведь он — наследник старого князя Горгия, и ему достанется и крепость Серых Скал, и все земли Горгиев, и серебряные рудники. Но это он посватался по обычаю, я думаю, что и мысли в его голове не было жениться на тебе, дочь князя.
— Почему это по обычаю? — ревниво спросила Аник. Ей совсем не хотелось становиться невестой этого горбоносого князя, пусть он даже и богат, и знатен, но стало обидно — он посватался ведь к ней, к Аник, а сам, оказывается, жениться не хотел.
— У вашего народа, — пояснила Прудис — хоть она и была родственницей князя, отец ее был из шаваб, и Прудис тоже иногда называла себя шаваб, — у вашего горского народа есть такой обычай: если невеста умирает до свадьбы, жених должен жениться на ее сестре или ближайшей младшей родственнице. И то же самое, если жених умирает или погибает, то его брат женится на невесте. Но это раньше так было, сейчас уже обычаи не соблюдают, а только вспоминают их, для приличия… Ему ведь, наверное, уже лет двадцать пять, а тебе только шесть минуло на Благовещение, еще лет десять ждать, пока ты вырастешь — он уже будет стар для тебя. Князь наш найдет тебе молодого красавца-витязя, на белом коне, и будешь ты княгиней Красной крепости, золотко мое…
После этих слов Прудис захрапела — она была толста и храпела очень громко, но храп ее не мешал Аник думать.
Девочка думала о том, как долго — десять лет, и что если князь Горгий сейчас такой старый, то каким же он будет спустя эти годы. Наверное, таким, как живущий в привратницкой старый Кена — седым и сгорбленным. Нет, Аник не хотела выходить за такого старика — она ведь к тому времени вырастет, и будет такая же красавица, какой была Тамил.
Подумав о сестре, Аник пожалела бедняжку — по словам Хильды, Тамил стала женой страшного Горного Короля, и никогда больше не выйдет из его пещеры на поверхность, погулять по лугу или по лесу, подышать легким горным воздухом, полюбоваться восходом солнца и звездным небом. Вспомнив о Тамил, Аник вспомнила вдруг и то, что сказала Хильда о предсказании. Мать как будто испугалась этих слов — она даже ничего не ответила Хильде, и отец тоже как-то странно смотрел на старуху, когда она вторично упомянула о некогда предсказанном. Аник растолкала Прудис.
