Судье Бао казалось, что эти страшные трупные пятна, скалясь по-звериному, способны расползтись по всей Поднебесной, если уже не сделали этого.
И Змееныш Цай совершил чудо: за месяц с небольшим натянул почти сброшенную кожу, отправившись в Хэнань, к знаменитому монастырю у горы Сун.
Только состарившаяся мать, которую посторонние считали бабкой, а то и прабабкой розовощекого юноши с молочным именем, знала истинную цену поступка своего первенца.
А в узелке Змееныша были укрыты скляночки и флакончики с мазями на желатине из ослиной кожи, кожаный чехол с набором игл, три мешочка с яньчуньдань, «пилюлями, продлевающими молодость», и полынные трубочки Для прижиганий.
Неделя без этого — да что там неделя, и четырех дней хватит, не приведи князь Преисподней Яньло! — и вчерашний юноша уже не станет просто стариком.
Он умрет, завидуя настоящему змеенышу, свалившемуся в котел с крутым кипятком.
Но лазутчики жизни обязаны идти и возвращаться
Пусть обратного пути нет — идти и возвращаться.
И неважно, что великий учитель Сунь, которого без устали должен цитировать всякий, мнящий себя стратегом, не высказывался по этому поводу.
5
К полудню следующего дня задняя дверь монастыря открылась перед кандидатами, и Змееныш Цай во шел во внутренний двор...
Свиток, найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань
Почему-то отчетливей всего мне запомнился момент собственной смерти — словно вся моя жизнь была только прелюдией к этой бессмыслице.
Я позавтракал, свалил посуду в мойку, бриться не стал, усмотрев в этом некий вызов — правда, непонятно кому, — и, накинув куртку, вышел из квартиры. В подъезде, как всегда, пахло кошачьей мочой и застарелым сигаретным дымом, дворничиха тетя Настя пожаловалась мне на нехороших людей, справляющих здесь же свои естественные потребности, я осудил этих мерзавцев, слившись с дворничихой в экстазе морального единения, и выскочил на улицу.
«Вольво» шефа уже стоял у подъезда. Так бывало всегда, когда шеф собирался подкинуть мне новую работенку, о которой весь сонм его дипломированных вдоль и поперек комп-экспертов уже успел отозваться коротко и внятно:
— Безнадега!
Как правило, после такого диагноза шеф лично звонил мне, лил патоку в телефонную мембрану и на следующее утро заезжал собственной персоной.
Поначалу это льстило моему самолюбию.
Телохранитель шефа по кличке Десантура помахал мне из-за руля медвежьей лапой и оскалил в приветливой улыбке сорок восемь с половиной золотых зубов. Когда-то я наголову обыграл его в карты, не похваставшись этим ни единой живой душе, и с тех пор Десантура мне симпатизировал. Я был вторым человеком в мире, кому Десантура симпатизировал, — первым был он сам. По-моему, он меня жалел и часто спрашивал после утреннего кофе:
— Слушай, Гений, ты и впрямь цвета не различаешь?
Я устал объяснять ему, что дальтоники цвета в принципе различают, не различая оттенков, и мир не выглядит для них, то есть для нас, потрепанным черно-белым фильмом, но Десантура не верил.
— А какого цвета вон тот «жигуль»? — спрашивал он.
— Красного, — отвечал я и уходил.
— А вот и врешь! — радостно орал мне в спину Десантура. — «Жигуль» и вовсе оранжевый! Врешь, Гений!
И потом у него до вечера было хорошее настроение.
Я — дальтоник. Вернее, сейчас правильнее было бы сказать: я был дальтоником. И еще у меня нет музыкального слуха. Совсем. Неловкая акушерка, вытаскивая меня из моей вопящей мамаши, коряво наложила щипцы и не пожалела силушки — в результате чего головка невинного и некрещеного младенца оказалась изрядно сплющена с левой стороны. Сейчас это практически не видно; да и чудо-Верка, моя личная парикмахерша, настолько приловчилась прятать эту асимметрию, что я даже иногда нравлюсь девушкам. На первых порах. На вторых же они говорят, что я — бездушное чудовище, которому недоступна истинная красота.
Пожалуй, это правда.
Я был бездушным чудовищем.
И еще я был компьютерным гением.
— Добрейшее утречко! — бодро выкрикнул шеф, выбираясь из машины.
Его круглое щекастое лицо растянулось во все стороны самым добродушным образом, я уже почти дошел до него — и в этот момент «вольво» набух сизо-огненным шаром, из которого нелепо торчала голова Десантуры, пламя скомкало шефа целиком, как бумажную фигурку, я почувствовал, что мне очень жарко, и увидел в сердцевине пылающего ада чью-то руку.
Она махала мне, словно приглашая войти.
Странная такая рука: тощая, жилистая, безволосая, покрытая необычной татуировкой... Я постарался приблизиться, чтобы рассмотреть татуировку, и мне это удалось — на предплечье гостеприимной руки скалился усатый дракон, топорща спинной гребень.
Потом я оглянулся и увидел самого себя.
Я лежал ничком около чадящей машины, рядом со мной валялась оторванная взрывом голова Десантуры, блестя золотыми зубами, под моим правым ухом торчал зазубренный осколок, а от подъезда ковыляла причитающая дворничиха тетя Настя.
Я увидел это и запомнил навсегда — потому что я никогда ничего не забываю.
Это мое проклятие и моя работа.
Когда-то я прочитал в одной умной книженции, что «полушария человеческого мозга по-разному обеспечивают контакт с различными областями внешних раздражителей». Имелось в виду, что левое полушарие занимается логическими и аналитическими операциями, раскладывая все по полочкам и приклеивая к каждой полочке соответствующий ярлычок; стихия же правого полушария — целостное восприятие реальности, интуиция, пространственные и музыкальные представления, то есть алогичное и бессознательное.
Там же было написано, что левое, логическое полушарие у младенцев практически не функционирует, развиваясь в процессе социализации будущего члена общества. Видимо, неловкая акушерка изрядно повредила правую часть скрытого в моей бедной головке глобуса — в результате чего левая, компенсируя дефект, стала развиваться излишне поспешно. Оттенки и обертоны оказались для меня тайной за семью печатями — зато учителя в школе и университете ходили на ушах при виде студиозуса, способного процитировать учебник слово в слово с любой страницы и с любой строки на выбор. Они не понимали, что для меня это так же просто, как для них обнаружить разницу между алым и малиновым или не перепутать «до» и «фа», причем в разных октавах.
А после университета меня подобрал шеф.
