— Никогда бы не подумала, — Иринушка пожала плечами, — если есть радиорубка, то почему не хранить оборудование там, — и забросила на верхнюю полку непонятную штуковину, тоже не из разряда самых лёгких.
Я хотел высказаться, что данное помещение не тянет на радиорубку изначально, но тут набор отвёрток соскользнул с высокого ящика и приземлился точнёхонько на пальцы правой ноги. Я смахнул слёзы и ещё раз подумал, что молчание — золото.
— А почему Вы начальницей не остались? — тихо спросила Инна.
— Я — начальница?!!! — рассмеялась Иринушка. — По-моему, на директора лагеря учиться надо. Смутно припоминаю, что вроде хотела когда-то ей стать. Но не стала. Наверное, разочаровалась.
Хм, и её нисколько не беспокоило, что две смены она, как положено, оттрубила директрисой. Ну ничегошеньки не помнит! Говорят, если потерявшему память человеку правильно вдарить по затылку изогнутым обрезком водопроводной трубы, то память немедленно возвращается, а в некоторых случаях излеченный счастливчик начинает в совершенстве разговаривать по-английски. Причём, с оксфордским акцентом. У меня сразу зачесались руки опробовать нетрадиционную медицину.
Но задуманное по ряду обстоятельств осуществить не удалось. Во-первых, я вряд ли решился бы стукнуть Иринушку. Во-вторых, несмотря на бардак, царивший вокруг, ни одного обрезка трубы рядом не валялось. И в-третьих, снаружи раздалось слаженное топанье: отряды выдвигались на обед.
Желудок пронзительно заурчал, реагируя на привычные звуки. Будь тут Эрика, я сгорел бы от стыда. А так нет, кого смущаться? Ну, и в крайнем случае, что естественно, то не безобразно.
— Вам, наверное, обедать пора, — догадалась Иринушка.
— Угу, — немедленно согласился я. А перед глазами стояла тарелка, наполненная белыми трубочками макарон. И сверху, как памятник, лежала котлета, обильно политая дурманящим соусом.
— Так бегите, — милостиво разрешила Иринушка.
— Мы после обеда вернёмся, — встряла Говоровская.
Я таких скоропалительных обещаний давать не стал. Просто кивнул неопределённо. И так натаскался, вся рубаха в пыли. Теперь минут пять в умывальнике плескаться придётся. И опаздывать никак нельзя, а то кто-нибудь, вроде Таблеткина, без зазрения совести проглотит твою порцию, и ходи потом голодный до самого ужина. Поэтому к отряду я припустил так, словно мне пообещали олимпийскую медаль высшей пробы.
Обед пролетел незаметно. А когда от супа с гренками, второго и компота, наполненного сморщенными грушами и ярко-жёлтыми абрикосинками, осталось лишь тепло, приятно греющее живот, Инна потянула меня к клубу почти насильно. Мышцы ныли, работать до ужаса не хотелось, и я упирался, как ишак на узкой горной тропинке. Мне хотелось упасть на прогретую солнцем скамейку параллельно линии горизонта и провести хотя бы полчасика в блаженном ничегонеделаньи.
— Пошли, — строго выговаривала Говоровская. — Я обещала, что мы вернёмся.
— Вот и иди, — мой голос огрызался изо всех сил, а взгляд блуждал по округе в поисках подходящей скамейки. — Я-то ведь ничего не обещал.
— Ну и пойду, — Инна обиделась и отпустила мою руку. Я обрадовался налетевшей свободе, но не тут-то было.
— Мы же у Иринушки ничего не спросили, — Инна попробовала воздействовать на меня с другой стороны. — Ты не забыл? Мы же проводим расследование.
Я вздохнул и приготовился покориться неласковой судьбе. Но тут ноги остановились. Причины были весьма уважительными: метрах в десяти впереди на левой от дорожки скамейке сидела Эрика и что-то тщательно вырисовывала в альбоме. Казалось немыслимым не заглянуть в её альбом. Ноги радостно оттаяли и дружно зашагали к указанной цели. Инна повеселела. Она-то думала, что я поддался уговорам. Разочаровывать её я пока не собирался.
Возле скамейки я присел и начал перевязывать шнурок. Эрика на меня ноль внимания. Мало ли пацанов за долгий день бросает судьба к её ногам. Я тщательно завязал узел, поднялся, разогнулся, словно невзначай наклонился над альбомом. И замер, как вкопанный.
С белого листа на меня смотрело существо, одновременно напоминающее уродливый гриб и спустившуюся с небес грозовую тучу.
— Ты где с ним встречалась? — выпалил я.
— Тебе-то что? — холодно отозвалась Эрика. — Ведь всё равно не поверишь.
— Да я сам такого же видел, — и руки мои описали круг, показывая реальные размеры клубящегося монстра.
Досадливо кривя губы, приблизилась Инна. Мне показалось, что она сейчас вцепится в меня и утащит к клубу. Но не было в эту минуту таких сил, что могли меня сдвинуть с места. Между мной и Эрикой словно протянулись тысяча невидимых цепей.
— Я даже скажу, где ты его видела! — пообещал я. — У директорского особнячка!
— Не совсем, но рядом, — не стала спорить Эрика. — Я чуть не врезалась в него с обратной стороны эспланады. Теперь вот думаю, откуда могло выползти такое страшилище?
— А мы не думаем! — гордо сказал я. — Мы проводим расследование. Да ты знаешь, кого мы уже успели увидеть?
И я начал рассказ. Мне хватило одного взгляда, чтобы заметить, какими тоскливыми стали глаза Говоровской. Поэтому в её сторону я не смотрел. Для меня существовала только Эрика. И я детально описывал каждого монстра из сонма чудищ, топтавшихся ночью возле клуба. А когда отряды начали собираться на ужин, моя команда увеличилась на ещё одного человека. Каждая клеточка моего мозга пропиталась бешеной радостью: в расследование согласилась включиться сама Эрика Элиньяк.
Глава 8
Независимое расследование специального корреспондента
Линейка затягивалась. Пашка переступал с ноги на ногу. Сегодня каким-то дурням взбрело в голову врыть аж четыре флагштока. Три раза лагерь переводили с места на место, чтобы поднять ещё одно знамя. Умереть — не встать. Так к концу смены вывесят весь морской алфавит и заставят сдавать экзамены, размахивая флажками. Впрочем, поднятые флаги морскую азбуку не напоминали. Но об этом Пашка не догадывался. Размышления о флагах прогоняла жгучая досада из-за напрасно потраченного времени. Больше всего Пашке хотелось, чтобы построение закончилось побыстрее. И чтобы потом его не успели припахать на уборочные работы.
Правая рука поглаживала небольшую сумку с чёрной болоньевой обшивкой. Единственным светлым пятном выделялся квадратик с оранжевыми буквами «CAMBAG». В таких обычно переносят видеокамеры. Камерой Пашка не располагал. Только идиот потащит в летний лагерь достояние, стоимостью в триста с лишним гринов. Зато в сумке удобно устроился новенький «Polaroid 636», а в нём кассета с десятью карточками, готовыми выскочить по первому Пашкиному желанию и превратиться в полноценные фотоснимки.
