— Джастин, — Вала возникла сзади так незаметно, что я подскочил, — ты не мог бы пойти со мной?
Я кивнул и встал. Было уже очень заметно, что Вала беременна.
И при этом счастлива. Из соседней комнаты доносились звуки: Зима работал на шлифовальном станке. Вала взглянула на меня и улыбнулась; она прижала палец к губам, а затем притронулась к моему подбородку. На этот раз он не заболел от холода.
— Идем, — сказала Вала.
На улице было пасмурно и зябко. Стояла середина октября, но почти все деревья уже были голые: листву с них сорвало бурей, пронесшейся несколько ночей назад. Мы направились в лес, который начинается за домом. Когда мы проходили мимо айвового куста, я увидел, что его листва опала, а колибри давным-давно улетели в теплые края. Вала была все в тех же ярко-синих ботинках и подвернутых джинсах Зимы.
Его большая футболка уже не могла скрыть живота жены, поэтому моя мать связала для Валы красивый большой свитер и вдобавок отдала теплую куртку из шотландки. Теперь Вала еще больше походила на девчонку — если не считать глаз и манеры смотреть на меня и улыбаться, будто у нас есть какая-то общая тайна. Я прошел следом за ней до того места, где тропа ныряла вниз, к берегу, стараясь не смотреть на подножие утеса. Королевская сосна, рухнув, в конце концов застряла между большими камнями, потом в мертвых ветвях запутались водоросли, а пожухшие сосновые иголки засыпали все вокруг.
— Зиме нужно будет на несколько часов уехать в город, — сообщила Вала, словно бы отвечая на вопрос. — Я хочу, чтобы ты помог мне кое-что сделать.
Мы спустились по тропе к самому ее основанию, а потом по камням добрались до линии берега. Над головами с криками кружили несколько чаек, и ветер с силой хлестал мое лицо и голые руки. Куртки у меня не было, и я заметил, что пальцы покраснели, но холода не чувствовал.
— Пришли, — пробормотала Вала.
Она медленно подобралась к камню, торчащему из гальки. По форме и размеру он напоминал руку.
Потом я приблизился к Вале и понял, что это и вправду рука, обломанная на уровне локтя, сделанная из гладкого серого камня, вроде мрамора, только темнее. Вала остановилась и посмотрела на нее, поджав губы, потом подобрала эту находку.
— Не мог бы ты понести? — попросила она.
Я ничего не сказал, просто подставил руки, как будто Вала собиралась нагрузить меня хворостом. Она положила камень — и я вздрогнул, но не потому что тот был тяжелым, хотя так оно и было, а потому, что он выглядел как самая настоящая рука. Я даже разглядел складки кожи и вены на сгибе локтя.
— Джастин, — произнесла Вала. Я поднял голову, взгляд ее иссиня-черных глаз был устремлен на меня. — Пойдем. Скоро стемнеет.
Она медленно пошла вдоль берега, будто выискивала обкатанные морем стеклышки или морских ежей, я двинулся за ней. Через каждые пару шагов Вала останавливалась и что-нибудь подбирала: кисть руки, ступню, длинный камень, напоминающий ногу, а потом разворачивалась и клала находку мне в руки. Когда груда находок сделалась слишком тяжелой для меня, Вала подобрала стиснутый кулак и медленно зашагала обратно к тропе.
В тот день мы сделали еще несколько ходок, как и в последующие дни. Каждый раз мы возвращались в дом, и Вала пристраивала камни в неоконченный камин, закладывая и закрывая их другими. Хотя если бы кто и заметил, то подумал бы, что это фрагмент разбитой статуи или камень, который просто похож на ступню, лопатку или треснувший затылок.
Мне не хватало духу обсудить с Валой происходящее. Но я помнил, как выглядел «Бостон вейлер», когда береговая охрана вытащила его на берег: с небольшой рваной дырой в носу и с гораздо более крупной пробоиной в днище, как будто что-то большое и тяжелое проломилось сквозь дно. Например, метеорит. Или очень большой камень. Или гранитное изваяние человека.
Не то чтобы кто-то был свидетелем подобных вещей… Я сказал себе, что, может, это и вправду была статуя — упала с корабля, или столкнули с края утеса, или еще чего.
Но однажды, когда мы спустились на берег — на самом деле это был последний день наших с Валой поисков, — она заставила меня пройтись по мелководью. Она указала на что-то под водой, что-то круглое и белое, смахивающее на сплющенный футбольный мяч.
Только это был не мяч. Это была голова Томаса Тарни. Во всяком случае, ее передняя часть — лицо. Задняя часть уже была встроена в камин.
Я вытащил лицо из воды и уставился на него. Широко открытые глаза были спрятаны под зеленой пеной водорослей. Рот был распахнут, и можно было увидеть, где находился язык, пока не отломился, оставив зазубренное основание.
— Локсинс, — пробормотала Вала. Она легко забрала у меня голову, хотя та была настолько тяжелой, что я ее еле удерживал. — Наконец-то…
Вала развернулась и зашагала обратно.
С тех пор прошло три месяца. Дом уже завершен, и Зима живет в нем вместе со своей женой.
И с их ребенком. Камин готов, и вряд ли кто разглядит на самом верху круглый разбитый камень, который, если прищуриться и посмотреть при определенном освещении, например ночью, когда горит лишь огонь в камине, немного смахивает на лицо. Зима счастлив — никогда прежде я не видел его таким счастливым. Мы с мамой часто навещаем их. Малышке всего несколько недель, она такая клевая — вы себе представить не можете! — и такая крохотная, что я сначала из страха отказывался брать ее на руки. Однако Вала сказала, что я не должен бояться: сейчас я у ее дочки за старшего брата, но когда-нибудь, когда малышка вырастет, уже она будет за мной присматривать. Девочку назвали Гердой, что означает «защитница», и для младенца она действительно очень крепкая и сильная на вид.
