"Оставьте меня! Я хочу жить сам! Я хочу принимать все решения сам! Я никуда не пойду, никуда я больше не пойду!!!"
Небо над головой равнодушно серебрилось низкими тучами. Закапал мелкий холодный дождь.
"Так всегда. В дождь, в грязи и в крови… Оставьте меня! Я хочу остановиться. Я хочу каждый день радоваться солнцу, я хочу женщину на каждую ночь, я хочу тепла и покоя, хочу забыть все… Все дороги, все тех, кого я убил, всех проклятых правителей, нелюдей и безумных слепцов… "
Голос в его голове вернулся. Он шептал едва слышно:
"Вставай и иди… В жизни должна быть цель. У тебя она есть. Есть цель – есть жизнь, нет цели – значит остается Хаос. Твоя цель – найти Звезду и открыть Дверь, и ты знаешь об этом, всегда знал, с самого рождения. Ты видел свою цель в каждом своем сне, ибо сон это дверь, через которую я прихожу к тебе. Ради этой цели ты страдал и заставлял страдать других… Вставай и иди, Птица-Лезвие, твоя цель по-прежнему далека"
Мерриз подтянулся на руках, нашарил ногой опору, с силой оттолкнулся и запрыгнул на следующий уступ. Уступ оказался еще уже предыдущего, дальше вверх поднималась почти отвесная стена с редкими трещинами. Откуда-то снизу донесся грохот падающих камней. Мерриз перегнулся через край уступа. Чудовищный костяной спрут приближался, шаря по отвесной скале многочисленными суставчатыми щупальцами. Его черные хоботы, каждый из которых оканчивался сотней сосущих ртов, впивались в трещины, высасывая все, что можно было переварить. Вокруг чудовища кружились темными пятнами пустокрылы. Мерриз вскочил и поспешно огляделся. Чуть поодаль из скалы пробивалась, петляя среди уступов, скрученная лоза. Мерриз прикинул расстояние, смотал с пояса веревку, нацепил тройной крюк, и с первого раза набросил крюк на лозу. Спрут, издавая сиплое гудение, возился уже где-то уже совсем рядом. Мерриз стиснул зубы и упираясь ногами в стену пополз вверх.
Добравшись до лозы, он оглянулся. На карниз под ним вползло белесое щупальце и заметалось, ощупывая каждую кочку. Мерриз быстро смотал веревку и перебирая пальцами по жесткой, словно металл, лозе, двинулся дальше. Он поднялся уже значительно выше облаков, и противоположная стена каньона скрылась в мутной пелене. По его расчетам, до вершины оставалось совсем немного. Превозмогая усталость, он карабкался вверх и, наконец, добрался до ступенчатой террасы, и дальше уже побежал, перепрыгивая через обломки скал. На бегу он оглянулся и увидел, как чудовище, расшвыривая каменные глыбы, выбирается на террасу.
Впереди показался пологий уступ, за ним виднелся узкий овраг, прорезанный в скале весенними ручьями. Мерриз остановился и немного постоял, восстанавливая дыхание. Его мысленный щуп скользил по скалам впереди, выискивая угрозу. Внезапно, поток его открытого сознания коснулся чего-то большого, очень опасного и смутно знакомого. Мерриз вздрогнул и пошатнулся, как от удара. Путь вперед был закрыт.
Мерриз в замешательстве оглянулся. Спрут выбрался на террасу и медленно направился вверх, раскинув веером щупальца. Мерриз невесело усмехнулся, вытащил клинки и шагнул на уступ.
Перед ним, в двадцати шагах, обвиваясь вокруг скал блестящей лентой, расположилась огромная алмазная змея, королева пустошей. Краем глаза Мерриз заметил среди камней кладку продолговатых темных яиц и остановился. Хуже быть и не могло. Змея почувствовала его. Блестящая лента заструилась, из груды камней поднялась плоская безглазая голова, увенчанная длинными отростками. Мерриз судорожно выискивал в памяти все, чему когда-то учил его отец. Алмазные змеи не видели, они чувствовали жертву, и никогда не промахивались. Голова на тонкой блестящей шее вдруг раскрылась, как бутон отвратительного растения, из белой осклизлой пасти показалось черное жало.
Мерриз, не отводя глаз от раскрытой пасти, пошел боком, обходя камни, вслушиваясь при этом в шорох приближающегося за спиной спрута. Он вдруг вспомнил древнюю сказку, о человеке, оказавшимся между драконом и мантикорой, и улыбнулся. Чем закончилась та сказка, он не помнил.
Змея провожала его движением головы, заметно вздрагивая при каждом шорохе, ползущего где-то рядом спрута. Атаки он не увидел, лишь почувствовал колебания где-то впереди, и тут же бросился вперед. Сзади что-то глухо чавкнуло. Мерриз прыгнул на скалу, оттолкнулся двумя ногами, прыгнул опять, через голову, перекатился и тут же вскочил, поводя клинками.
На уступ, перебирая нижними короткими присосками, вползал спрут. Его хоботы нашарили кладку яиц, а длинные ловчие щупальца ухватили хозяйку гнезда. Змея, бешено билась разя жалом в костяной панцирь гиганта, но черные рты уже рвали на куски ее блестящую плоть. Мерриз, периодически оглядываясь через плечо, поторопился покинуть поле боя.
Подниматься по сухому руслу было легко. По сравнению с тем, что ему пришлось преодолеть за время путешествия по дну Языка Смерти, последний участок подъема оказался просто отдыхом.
. О том, что его ждет за границей каньона, Мерриз старался не думать. Он взбирался все выше и выше, и наконец, пересек черную скальную гряду, проходящую границей между каньоном и плато.
Перед ним, насколько хватало глаз, расстилался безмолвный и казавшийся бесконечным серебристый лес. Кое-где из ровной глади леса торчали, словно обломки гнилых зубов, острые черные скалы. Заметно похолодало. Он спустился вниз, осторожно присел на голубоватую траву и вытрусил в рот последние капли воды из фляги. Мутное пятнышко солнца торопилось к закату, и лес над ним окрасился в мягкие тона. Мерриз попытался сосредоточится, вглядываясь внутренним взором в окружающую его тишину. Тишина отозвалась на его позывы вялым подрагиванием листвы, далекими безобидными шорохами, слабым шелестом голубой травы. Ему казалось, что его погрузили в толстостенный кувшин и бросили в пучину моря. Бросили в безмятежность и забыли. Мерриз уронил голову на грудь. Усталость навалилась на него, словно кто-то внезапно обрушил сверху гору вязкого болотного ила, связав мышцы и мысли тяжелой липкой дрянью. Он с трудом стянул плащ, ставший вдруг неподъемным, свернул его, сунул под голову и тут же уснул, как будто провалился на самое дно мрачного каньона.
Аромат цветов может подарить вам любовь, временную, быструю, страстную, и вы сможете наконец понять смысл протяжных, порою нестройных баллад, которые звучат из уст нищих поэтов в грязных тавернах в переулке Подкованного Сапога. Впрочем, в обмен на благоухающий букетик за десять медных колец вы можете получить тяжкое ярмо на всю оставшуюся жизнь, и спустя много лет, обремененный голодными детьми, нуждой и заботами о выживания, вы неоднократно проклянете тот вечер, когда вам вздумалось потратить заработанные тяжким трудом на верфи жалкие гроши.
