Затрясшаяся от негодования Веста решила преподнести сложнику действенный урок, и пока светловолосый спутник увлеченно ворковал с вдовушкой, она схватила его походный мешок, и скрылась за ближайшим поворотом.
"Посмотрю же я на тебя, когда своего мешка хватишься! Не то жирно слишком: и вдову ему подавай и сухую одежку!.. Напиться с горя, что ли?"
Прежде чем, отправиться на постоялый двор при корчме, Веста заглянула в маленькую тесную лавку, на двери которой висело кривое и слишком абстрактное изображение диадемы. На расшитом рыбами ковре сидел хозяин лавки, совершено не примечательной наружности. Он поприветствовал посетителя своей лавки и с ходу принялся расхваливать выложенный на прилавок товар.
— Возьми вот этот камень, мил человек, — со вздохом предложил он. Клиент явно не признавал никаких авторитетов и, более того, оказался настырным, придирчивым. — Твоей возлюбленной понравиться. Видишь, как играет, как блестит.
— Не вижу! — отрезала она, разглядывая янтарные бусы.
— Ты мил человек, как я погляжу, знаешь толк в каменьях, — торговец перешел на уважительный тон.
— Да, а что?
— Почти час выбираешь, да цепляешься! А мне домой пора. — Он решил пойти на хитрость. — Давай так: если выберешь амулет по душе до того, как я успею сосчитать до пяти, я подарю тебе этот браслет.
Торговец покрутил перед носом бывшей ведьмы золотым браслетом для тонкого запястья.
— Фу, золото!
— Так чего ж… — Презрительное восклицание Весты настолько ошарашило хозяина лавки, что он не сразу выдавил из себя напрашивающийся вопрос: — Так чего ж тебе надобно?
— Хочу этот! — она указала на скромный деревянный браслет в завитушках.
— Деревяшку-у-у? — снова изумился торговец, теперь уже мысленно благословляя "простодушие" своего клиента. — Да бери, не жалко!
— И еще хочу вон того серебряного жука на нитке.
— Восемь монет.
Веста отсчитала требуемую сумму, сгребла покупку с подарком и, громко стуча по деревянному настилу каблуками сапог, покинула лавку, напоследок помахав рукой еще не оправившемуся от изумления торговцу.
С играющей на губах мстительной улыбочкой, бывшая ведьма расплатилась за снятую комнату деньгами Эсбера, и, добавив еще несколько монет, попросила хозяина не пускать на постоялый двор "белобрысого спутника-забулдыгу":
— Убирать замаешься!
Усатый хозяин, сощурил добродушные глаза, понимающе кивнул, и, проводив Весту до снятой ею комнаты, поспешил вниз, чтобы лично встретить "забулдыгу" и дать ему отворот поворот.
Остаток дня для экс-ведьмы выдался довольно скучным. Она зашла в конюшню, угостила лошадей раздобытой на кухне морковкой, вернулась в корчму, съела горячий ужин и пристыдила состроившую ей глазки молоденькую племянницу корчмаря, причем так гневно, что та громко разревелась, не выдержав подобной критики в свой адрес.
После наступивших сумерек, бывшая ведьма заперлась в комнате и, потягивая клюквенную бродилку, любовалась купленными оберегами.
"Браслетик-то древний, магический", — думала она, внимательно изучая непонятную для нее руну, которая была нанесена на внутреннюю сторону пахнущего сухой корой браслета.
И, тем не менее, эти недавние приобретения, теплый кров над головой и прочие маленькие радости усталого путника, почему-то не способствовали хорошему настроению Весты. Хотя если бы она задержалась на каких-то десять минут, то смогла бы стать свидетельницей одной, несомненно порадовавшей бы ее сцены. Дело в том, что Эсберу не было суждено дойти до дома вдовушки! Стоило сложнику принять приглашение новой знакомой и зайти на крыльцо пахнущего свежесрубленной древесиной дома, как его путь перегородил невысокий, но плечистый сын вдовы, который без обиняков пригрозил белокурому ловеласу купанием в выгребной яме, если тот не "повернет оглобли".
Грязь противно стягивала кожу. Основательно озябший сложник стоял на перекрестке, и пытался угадать, в какую сторону направился "коварный Вест, так бессовестно присвоивший его походный мешок". Недолгое скитание Эсбера увенчалось тем, что, он вышел к недавно построенным сельским воротам.
Примерно три года назад жители Талых Прогалок огородились от внешнего мира высокой оградой и местный поляр-западник с тех самых пор упрямо добивался того, чтобы селу был присвоен статус города. Желаемый статус сулил меркантильному западнику кое-какие богатства, и даже наличие собственной охраны. Но пока что должность стражей порядка в селе оставалась вакантной. И вовсе не потому что не имелось желающих, а потому что, согласно рекоставному закону, государственная казна выделяла деньги только на содержание городской стражи. Селяне, конечно же, имели право обзавестись охраной, но исключительно за свой счет.
Несколько раз Эсбер обращался к селянам с просьбой указать дорогу к корчме, однако прохожие не только игнорировали его просьбу, но и не подпускали к себе ближе, чем на пять шагов, принимая сложника за опустившегося пьяницу.
В конечном итоге притомившийся служитель муз присел у сельских ворот, закутался в полусырой плащ и даже нацепил на голову капюшон, который по счастливой случайности остался сухим после купания в луже. По причине отсутствия стражи, в имеющихся массивных воротах было мало проку, и в Талые Прогалки мог заехать всякий: как уважаемый человек, так и проходимец. К счастью, в тот пасмурный день в село приезжали исключительно местные жители, которые возвращались с осенних торжищ.
Озябший Эсбер задумчиво теребил тесемки своей рубахи, решая как ему быть дальше. Вдруг что-то больно ударило его по носу. Сложник встрепенулся и, схватившись за нос, порыскал разгневанным взглядом по сторонам, дабы отыскать своего обидчика. Однако кроме старого деревянного обоза, который неспешно катился по разухабистой дороге, он никого не увидел. Служитель муз вскочил на ноги, и уже было собрался запустить вдогонку обозу приправленный скверным словом камень, но так и застыл на месте, потому что увидел лежащую под ногами новенькую серебряную монету. Оказывается, не отличающийся меткостью торговец принял Эсбера за нищего и подал ему милостыню…
Два часа проведенные сложником возле ворот принесли недурственную прибавку к взятым в дорогу деньгам (правда те исчезли в неизвестном направлении вместе с лучшим "другом"): полупустой мешочек, висящий на его поясе, увеличился в размере и заметно потяжелел. А еще через час сложника пришли бить местные попрошайки, которые по скудоумию своему слишком медленно сообразили, из-за чего, а точнее, из-за кого в этот день сократились их подаяния. Изворотливый Эсбер разыграл перед "экзекуторами" убедительную сцену раскаяния, а перед неминуемым закланием попросил испить бродилки.
