— Давайте, девки, ещё ведро ему мойте, вона у него уж на донышке.
— Это когда на себя…
— Иль по дружбе…
— Или на семью свою…
— А на хозяина работаем…
— Тут уж что велено, делаешь…
Гаор с интересом выслушал объяснение и тут же, ловя момент, спросил о словах, которыми Маманя ругала Голубя. Про неложеного бугая ему объяснили с такими подробностями, что он даже покраснел, что вызвало у женщин новый взрыв смеха и шуток, захребетник тоже не вызвал затруднений, слово оказалось простым и отлично переводилось, а вот с болотным князем… нет, болотный — это живущий на болоте, понятно, а князь… у всех начались какие-то дела, что-то стало убегать и подгорать, и всем сразу стало не до него, а Маманя даже смутилась. Гаор сделал мысленно зарубку и попросил забрать очищенную картошку и дать ему новое ведро. Что было тут же сделано, а его похвалили за спорую работу, и как чисто у него получается. Разговор вернулся к училищу и армии, и будто ничего и не было.
— Ну, всё, — сказала Маманя, — ишь спорый ты какой. Попей вот и иди.
Гаор выпил кружку горячего сладкого чая с большим куском хлеба и предложил подточить, если нужно, ещё ножи. Женщины засмеялись.
— Так ты бабскую работу любишь?
— Это нож точить — бабская работа? — удивился Гаор.
— А ведь и то, бабы.
— А чо, Мастак до выходного занят.
— А у парня во как ладно получается.
— Давай, паря, раз силы есть.
— А чо, на себя ведь, не на хозяина.
— Давай, Рыжий, работай.
Гаор всё-таки устал, но, упрямо прикусив губу, закончил ножи, убрал брусок на место, и ушёл сам, уже ни о чём не спрашивая. В спальне он сразу залез на свою койку — получилось это намного легче, чем боялся — лёг и не так заснул, как задремал.
Так что же такое князь, если это слово запретно для незнающего? У кого спросить? Ладно, он сколько дней уже папку не открывал? Гаору вдруг стало страшно, что "ящик" выбил из него память о папке. Он закрыл глаза и представил себе папку, медленно развязал тесемки, открыл. И облегчённо перевёл дыхание. Лист со статьей о Седом сразу всплыл в памяти чётко и в полном объёме. Нет, всё цело, слава Огню. Или нет, надо Мать-Воду благодарить? Она его пронесла мимо смерти, сохранила ему жизнь и память. Но и Огонь обидеть нельзя. Не может он, слишком часто он обращался к нему, и Огонь, Огонь-Справедливый, Огонь-Всесильный не подводил его. Нет. "Мать-Вода, Великий Огонь, будьте со мной, не бросайте меня". Гаор перебрал листы, просмотрел их, вписал в словарик новые слова, вычеркнул усвоенные настолько, что объяснений и перевода не надо. И… достал новый лист. Разделил его по вертикали тонкой линией и вписал. Слева: Мать-Вода, Мать-Земля, Мать-Луна — матери набольшие, а справа: Огонь, поставил многоточие вместо всех титулов, Солнце-Огонь Небесный, Меч Ясный и Кровь Горячая. Вот так. Отложим пока. С этим спешить нельзя. Слишком мало он тут знает.
— Рыжий, спишь? — позвал его Голубь.
Гаор убрал листы в папку, завязал тесёмки и ответил.
— Нет, так лежу, а что?
— А чо ты бабам врал на кухне? Я здесь слышал, как смеялись.
— Завидно? — хмыкнул Гаор, но ответил миролюбиво. — Про училище рассказывал.
— Это где ты мальцом работал, что ли ча?
"А ведь верно", — удивлённо подумал Гаор. Училище, армия, даже фронт — он, конечно, старался выжить, его учили, но это была работа не на себя, а на… да неважно, он и впрямь работал, а не работал. И что же, два года дембеля — всё, что у него было, когда он работал? Нет, это надо обдумать.
— Да, — ответил он выжидающе глядевшему на него Голубю. — Получается, что так.
— А ты чо, в галчата попал? Ты ж вона, рыжий.
— Галчата? — удивлённо переспросил Гаор, — а это как?
— Ну, Рыжий, — Голубь даже руками развёл, — неужто и это забыл? Ну, тады…
— Дурак ты, Голубь, — всунулась в дверь дневалившая сегодня Чалуша, — да какой из него галчонок, повылазило тебе? Ты на глаза его посмотри.
Окончательно заинтригованный таким оборотом, Гаор почти как прежде спрыгнул к ним с койки.
— Да расскажите вы толком!
— Ну и тёмный же ты, — покачала головой Чалуша, рассыпая из небрежно закрученного узла тёмные с отдельными светлыми, но не седыми прядками, волосы. — И на галчонка никак не тянешь. Хотя… грят, им память отбивают. Ты-то, посёлок свой помнишь?
Гаор насторожился и покачал головой.
— Нет. Меня в пять лет у матери забрали. Я ни названия, ни чего ещё не знаю. Но… это был посёлок полукровок, это я помню.
— А кто забирал? — спросила Чалуша. — Много вас увезли?
— Меня одного, — настороженно ответил Гаор, чувствуя, что опять подбирается к чему-то, что… все знают, и никто не говорит, и, боясь неосторожным вопросом или неправильным ответом спугнуть Чалушу. Потому что Голубь хмуро отвернулся и рассказывать явно не хочет. — Военные приехали на машине.
— Военные? — удивилась Чалуша. — Тады и в сам-деле не то. И сразу работать заставили?
— Нет, — по-прежнему настороженно ответил Гаор. — Я два года жил в доме, меня… готовили в училище. А в семь туда.
— В домашние тебя готовили, — хмуро сказал Голубь, — чего уж там. А может, и на подстилку.
Гаор резко развернулся к нему, но ударить не успел: на его правом кулаке повисла Чалуша.
— Да ты чо, Рыжий, ошалел?! А ты, думай, как вякать, пошто парня срамотишь, над ним и так голозадые намудровали, что по ночам кричит, — зачастила Чалуша. — Где ты такое видал, чтоб таким галчонок был? Нашенский он, а что память ему отбили, так то не страшно. Найдёт он род свой. Только вернулся, а ты…
Хлопнула дверь надзирательской, и послышался топот на лестнице.
— Обед никак, — ахнула Чалуша, — а ну миритесь по-быстрому, и чтоб ни-ни.
Она решительно подтолкнула их друг к другу так, что они соприкоснулись грудь о грудь, и выбежала в коридор.
— Ладноть, — нехотя сказал Голубь, — и впрямь ведь, не мы себе выбираем.
— Да, — вполне искренно ответил Гаор, — не мы.
В спальню шумно вваливались пришедшие на обед. И разговор о "галчатах" пришлось отложить на неопределённый срок. Но Гаор, разговаривая, смеясь, хлебая необыкновенно вкусный густой картофельный суп — в жизни такого не ел — напряжённо думал об услышанном. И главное: его считают "вернувшимся", своим, над которым голозадые "мудровали". А "галчата", которым отбивают память… Он в "галчата" не годится, потому что рыжий и не те глаза, кажется… кажется, он догадывается, но спешить ни с догадками, ни с вопросами нельзя. Но ведь он говорил, в самый первый день сказал, что его продал отец, почему же Чалуша сказала, что он ещё найдёт свой род? Род-то по отцу считается, и по отцу он Юрденал. Что-то здесь не так.
