Через некоторое время, которое показалось им вечностью, ибо они, измученные тревогой, уже собирались покинуть дворец (на самом же деле тень от башенки за это время уменьшилась всего на несколько пальцев), вооруженный стражник со шлемом под мышкой пришел сказать ишвену, что его ждут.
Скрестив руки, с неизменной улыбкой, советник Алкиад встретил их в Зале Побед в сопровождении солдата в доспехах.
— Хорошие новости, Тириус Бархан. Император лично примет вас.
Ишвен сглотнул. Лания посмотрела на него с надеждой.
— Но ваша спутница…
— Моя жена.
— Сожалею, — продолжил советник. — Но она не может вас сопровождать. Пока вы беседуете с Императором, с ней побудет лейтенант Талиус. Вас это не затруднит, лейтенант?
Солдат с эмблемой императорской гвардии подчеркнуто вытянулся в струнку.
— Ну а теперь прошу вас следовать…
Тириус кивнул и крепко обнял жену.
— Удачи, — прошептала она ему на ухо. — Я люблю тебя.
— Я ненадолго, — ответил он.
Алкиад хлопнул его по плечу, и мужчины направились к одной из больших каменных лестниц.
Они прошли по длинной галерее над садом и вошли в дверь, охраняемую несколькими гвардейцами, пересекли широкую террасу и взошли на подвесной каменный мост, с которого был виден весь город. Вид был так прекрасен, что у Тириуса захватило дух. Он остановился. Советник обернулся к нему и снова улыбнулся.
— Дат-Лахан, — сказал он просто. — Бессмертная жемчужина Империи.
Тысячи выгоревших от солнца крыш. Сотни залитых солнцем площадей и столько же фонтанов с прозрачной водой. Башни, минареты с узкими бойницами. Колонны сената, его величественный силуэт. Монастырь Скорбящей Матери, отсюда кажущийся еще более внушительным.
— Вы идете? — не выдержал Алкиад.
Мужчины снова пустились в путь. В правом крыле располагались апартаменты Императора, которые соединялись с центральной частью дворца серией мостов и арок. Они миновали еще один отряд вооруженных арбалетами гвардейцев в шлемах, украшенных перьями. Элитный полк. Тириус вспомнил, что когда-то такой шлем носил и он.
Наконец раскрылась последняя дверь, которую охраняли два вооруженных копьями гиганта, и они вошли в какую-то очень светлую комнату, в центре которой возвышался необъятный мраморный стол. На левой стене — огромный гобелен, изображающий отправляющиеся в Изгнание корабли, на вышивание которого ушло почти два века. Напротив задрапированного шпалерами широкого оконного проема стоял человек. Он был одет в простую белую тогу, а у его ног простирался великолепный Дат-Лахан.
— Его императорское величество, — объявил советник.
— Оставьте нас, Алкиад.
Тот приветливо помахал Тириусу на прощание и на цыпочках вышел.
Большие двери закрылись.
Наступила мертвая тишина.
* * *
Император медленно повернулся.
Он почти не изменился. Разве что в углах рта от тревог образовались морщинки, но волосы по-прежнему были огненно-рыжими, как будто время было не властно над его молодостью. На голове у него красовался украшенный яшмой и изумрудами императорский венец. Зеленые глаза с любопытством смотрели на ишвена.
— Ты, — наконец сказал он.
Тириус приблизился и опустился на одно колено.
Император не остановил его, но вскоре ласково поднял.
— Ваше величество.
— Тириус. Мой верный, славный Тириус.
Ишвен понял, что Император не решается сжать его в объятиях. Мужчины обменялись смущенными улыбками. Владыка азенатов поправил на голове венец и сделал несколько шагов к окну. Тириус последовал за ним.
— Все это, — сказал Император, обводя город рукой, — все это мое, все эти земли на многие сотни километров принадлежат мне. Я их хозяин. Полновластный хозяин. Я воплощение Единственного, — торжественно сказал он, оборачиваясь к Тириусу. — И всем этим я обязан тебе. Тебе, Тириус Бархан.
— Ваше величество.
— Я думал о тебе все эти годы. Я узнал, что тебе удалось бежать, и был очень за тебя рад. Я очень боялся, что наша маленькая хитрость не удастся. Но, благодарение Святому Сердцу, ты выжил. И теперь вернулся.
— Да, ваше величество. Я узнал…
— Мой бедный брат скончался. Около трех месяцев назад. Мы устроили торжественную церемонию, пламя погребального костра, наверное, было видно за несколько километров от города. Тридцать семь лет — ты слышал, чтобы кто-нибудь еще столько правил? Но народ и не думал проливать слезы. И, хоть это и мой родной брат, я бы солгал, если бы назвал его хорошим правителем. Взойдя на престол, я понял, что передо мной одни руины, Тириус.
— Вы всегда мечтали…
— Да, — ответил тот, кладя руку ему на плечо, — и ты это знаешь, верно? Я родился, чтобы взойти на этот трон. И теперь я испытываю огромную гордость. Все это так важно. Теперь все зависит только от меня. Жизнь и смерть миллионов людей. Мир с варварами. Защита наших городов от сентайских захватчиков. Я всего лишь человек, и все же во мне есть что-то сверхчеловеческое. Я воплощение Единственного. Я его голос, я его сжимающая оружие десница.
Ишвен прогуливался взглядом по крышам Дат-Лахана. Слова Императора казались ему нескончаемой, скучной проповедью. Какое ему дело до славы и ответственности? Какое ему дело до трудностей восхождения на трон? Он пришел во дворец по совершенно конкретному делу.
— А императрица… — осмелился спросить он.
— Императрица, — повторил Полоний Четвертый. — После смерти моего брата она стала моей женой. К счастью, за все это время они не смогли зачать ребенка. Нежная принцесса. Когда ты уехал, наша связь прекратилась. Можешь представить, с какой страстью мы вновь соединились.
Ишвен не ответил; ему нечего было сказать.
— Император… я хочу сказать, ваш брат… подослал ко мне убийцу, — вдруг сказал он.
— Раджака Хассна? Его тело нашли среди Высоких Равнин.
— Он… он был мертв?
Государь пожал плечами:
— Можно сказать и так.
— Вы знали, что ваш брат…
— Конечно, нет, — ответил тот, глядя прямо перед собой. — Я узнал об этом только потом. В противном случае, уж можешь мне поверить, я бы помешал этой скотине отправиться вслед за тобой. Но должен признаться, я так и не понял, как тебе удалось выпутаться из этой истории.
— Я тоже, — лаконично ответил Тириус.
Ему жгли губы другие вопросы (пытался ли он его разыскать, понять, что произошло — а кстати, что произошло?), но Полоний не дал задать их. Император попросил ишвена рассказать о его изгнании: о том, что он делал четыре года, где был. Тириус постарался ответить как можно честнее, но ни словом не обмолвился ни о своих кошмарах, ни о том, что видел в Петране. Государь слушал его с вежливым вниманием, не сводя глаз с линии горизонта.
