Сильвенио без единого слова поднялся и пошёл за ним, автоматически держа сломанное запястье на весу.
Потом они молчали и у консоли. Аргза, сидя в своём кресле, проверял электронную почту, а Сильвенио, уже с перебинтованной рукой, проводил общую калибровку, как делал всегда, когда не хотел разговаривать и в то же время не знал, чем себя занять. Бинт ему наложили особый: тонкий, как кожаная перчатка, он был ещё и твёрдый, как гипс, из-за акариновых вкраплений, а использованные наногены в нём способствовали скорейшему сращению сломанных костей. Аргза наблюдал за помощником краем глаза, уже понимая, что не будет ни наказания, ни "возмещения морального ущерба" — честно говоря, он вообще ни малейшего представления не имел, что с таким Лиамом можно сделать, чтобы тот не сорвался снова. А то ведь, глядишь, и с катушек съехать так может — недавняя истерика тому лучшее доказательство. Сейчас же, хоть Сильвенио и ничем не напоминал больше то неведомое кричащее существо, которое заменило тихого послушного мальчика в те минуты, Аргзе по-прежнему было не по себе от его вида: таким сломленным ему своего личного маленького телепата видеть ещё не приходилось ни разу. Даже тогда, после смерти Джерри, даже после их большой размолвки во времена незапланированного визита Конрада.
— Как ты? — спросил он мягко, осторожно тронув его за локоть.
Сильвенио не повернул головы в его сторону.
— Некорректная формулировка вопроса.
Аргза чертыхнулся и процедил уже более нервно:
— Отчёт о физическом и психическом состоянии.
Тот ответил не сразу, делая вид, что увлечён никому не нужной калибровкой. Аргза терпеливо ждал, внимательно следя за его лицом в надежде уловить хотя бы тень его прежнего Лиама. Чтобы разобрать, что он говорит, требовалось сильно напрягать слух — удивительно, что после такого крика у него вообще остался хоть какой-то голос.
— Физическое состояние в норме, сир. Контроль и обезболивающие сделали тело нечувствительным, рука надёжно зафиксирована, доктор сказал, что полностью заживёт через две или две с половиной недели. Психическое же…
И замолчал. Аргза подождал ещё, но продолжения не последовало. Пришлось коснуться его снова, уже не так аккуратно. Сильвенио вздрогнул и закончил ещё тише:
— Психическое состояние… оставляет желать лучшего.
— Поцелуй меня.
Лиам бросил на него вопросительный взгляд. Вернее, то, что в принципе могло бы считаться именно вопросительным взглядом, а не каким-либо другим: на самом деле для того, чтобы увидеть хоть какое-то выражение в его потухших глазах, требовалась недюжинная фантазия. Что же с ним сделали такого ужасного там, "на воле"? Вряд ли это состояние было вызвано исключительно необходимостью возвращения к Пауку. Во всяком случае, Аргза предпочитал думать именно так. Что кто-то сломал его бедную пташку до него, а ему предстоит её починить.
— Поцелуй меня. Сейчас. Это приказ.
Он рассчитывал, что поцелуй скажет ему немного больше, чем неразговорчивый эрландеранец. Объяснять это вот такому Лиаму, изображающему из себя сейчас робота с севшей батарейкой, не хотелось. Сильвенио подошёл на шаг, наклонился…
Но целовать не стал.
— У меня к вам просьба, милорд, — сказал он вместо этого, глядя ему прямо в глаза.
Аргза удивлённо приподнял брови.
— Мм?
— Убейте меня.
Этого, надо признать, он уж точно не ожидал. Аргзе показалось, будто его ударили в живот железной булавой в тонну весом. Целую минуту он не мог дышать, внезапно забыв, как это делается. Это было так странно, так, чёрт возьми, больно. Его Лиам, который всегда так любил жизнь, так за неё цеплялся, его Лиам, который всегда, всегда выживал, несмотря ни на что, его маленький Лиам, парадоксально казавшийся всегда таким удивительно сильным при всей своей внешней слабости — этот Лиам сейчас просил убить его. И кого он просил? Разве не знал этот чудак, как сильно Аргза оберегал его? Разве не знал, сколько нервов он потратил на его поиски? Разве он не знал, как сильно Аргза его…
— Убейте меня, — продолжил Сильвенио всё так же ровно, словно и не замечал совершенно растерянный взгляд варвара. — Пожалуйста. Я… у меня больше ничего нет. Ничего и никого. Я больше никогда не смогу вернуться на свою родину. Я не могу теперь даже думать об этом, после того… после того, что натворил. Я предал все заветы моего народа, более того — я и сам больше в эти заветы не верю. Я не верю больше ни во что. Я больше не знаю, для чего жить. Я не вижу ни единой причины продолжать существование. Но я… я слаб. Я боюсь делать это сам. Я не уверен, что у меня хватит воли… Поэтому я прошу вас. Вам же ничего не стоит. Убивать для вас — обычная привычка, такая же, как чистить зубы или что-то вроде того… Я прошу вас, выполните мою просьбу, если… если я дорог вам. Если вы цените то, что я для вас сделал за годы знакомства. Если вы хоть немного мне благодарны. Мне больше не к кому обратиться.
Это было ещё больнее. Да если бы он, Аргза, мог, то убил бы этого засранца прямо сейчас. Или нет: раньше. Намного раньше. Ещё до того момента, как этот мальчишка проник ему так прочно в кровь, в лёгкие, в мозг. В сердце. Он бы убил его до того, как ему зачем-то стало не всё равно. Если б он только мог. Наверное, в этом была какая-то очень злая ирония: Аргза Грэн мог убить любого человека, кроме одного никчёмного сопляка.
Он взял себя в руки, минутная слабость миновала. Дьявол, нельзя так распускаться.
— Назови ближайшую к нам необитаемую планету с пригодной для жизни атмосферой.
Сильвенио выпрямился и ещё какое-то время печально на него смотрел. То есть — действительно печально, на этот раз выражение его лица было вполне однозначным.
— Это значит "нет", сир?.. — потом печаль из взгляда ушла, и вернулось мёртвенное безразличие. — Кси-Браш-Лавир-Пять.
— Флора и фауна пригодны для обитания? Наличие съедобных растений, хищных животных? Посещаемость планеты туристами, колонизаторами?
— Да, пригодны. Растения есть, хищники крайне неагрессивны и малочисленны. Посещаемость практически нулевая: на планете практически нет полезных ископаемых, достопримечательности отсутствуют, планета является естественным заповедником, охраняемым законом Федерации.
— Хорошо. Подходит. Курс на Кси-Браш-Лавир-Пять.
Сильвенио ввёл нужные координаты, и вскоре они уже летели туда. За всё время полёта они не обмолвились между собой ни словом, и тяжёлая, гнетущая тишина давила на обоих, поскольку и сказать-то, собственно, им было друг другу уже нечего.
Как только они приземлились, Аргза подхватил так и волочащуюся за помощником цепь и потащил его наружу. Сильвенио, не сопротивляясь, механически переставлял ноги, смотря в землю. Очнулся он только тогда, когда Аргза вдруг отстегнул цепь и, всё так же молча, развернулся, собираясь идти обратно к кораблю, от которого они уже успели отойти на порядочное расстояние.
— Сир?.. — он неуверенно шагнул за ним, ничего не понимая.
— Нет. Ты остаёшься здесь.
Лиам за его спиной издал невнятный звук, напоминающий больше всего полузадушенный писк. Этот звук заставил Аргзу остановиться и обернуться, хотя это не входило в его нынешние планы. Лиам, дрожа, уцепился за его рукав, выглядя при этом так, словно сейчас заплачет. Каким же нестабильным он теперь стал в эмоциональном плане! У бедняги, похоже, совсем расшалились нервы.
— За что? — прошептал Сильвенио неверяще. — Если за то, как я себя вёл… я ведь извинился! Я больше не буду так… Не… не бросайте… не надо…
А вот это уже было определённо нечто новенькое. Выходит, теперь этот дурачок ещё и боялся оставаться один? Да, должно быть, он и самого себя уже боялся. Аргза заметил вдруг — только сейчас, когда появилась возможность по-настоящему внимательно его оглядеть — что в синеве волос эрландеранца прорезалась первая седина, и от этого у пирата что-то болезненно защемило внутри.
