— Война Девятигрошовых Королей? — спросил сир Хиль.
— Так ее называли, хотя я сам ни одного короля не видел и ни грошика не заработал. Но война была. Это точно.
Сэм, покачиваясь с носка на пятку, смотрел в окно, где солнце закатывалось за остроконечные крыши. Опять напился небось или девчонку себе нашел. Хоть ругайся, хоть плачь. Дареон его брат по Дозору. Когда он поет, лучшего и желать невозможно, но если попросить его о чем-то еще…
Серые пальцы тумана уже ползли по стенам домов у канала.
— Он обещал вернуться, ты сама слышала, — сказал Сэм. Лилли взглянула на него опухшими красными глазами сквозь завесу спутанных, немытых волос, словно боязливый зверек из-за куста. Они давно уже не зажигали огня, но она все жалась к очагу, словно надеялась найти в холодной золе остатки тепла.
— Ему тут не нравится, — тихо, боясь разбудить ребенка, сказала она. — У нас грустно, вот он и уходит туда, где много вина и улыбок.
Да уж. Вина всюду много, только не здесь. Гостиниц, кабаков и веселых домов в Браавосе хоть отбавляй. Если Дареон предпочитает огонь и чашу вина обществу плачущей женщины, трусливого толстяка и хворого старца, кто упрекнет его в этом? Один только Сэм. Он обещал, что вернется до сумерек, обещал принести вина и еды.
Сэм снова взглянул в окно, надеясь вопреки всякой надежде увидеть спешащего к дому певца. Ночь опускалась на город тайн, струилась по переулкам, текла по каналам. Скоро добрые горожане закроют ставнями окна и запрут двери. Ночь — время наемных убийц и продажных женщин, новых друзей Дареона. Последнее время певец только про них и толкует. Сочиняет песню об одной куртизанке по имени Лунная Тень — она, мол, услышала его пение у Лунного пруда и наградила его поцелуем. «Ты бы лучше серебро с нее взял, — ответил на это Сэм. — Нам деньги нужны, а не поцелуи». А Дареон ему с улыбкой: «Иногда поцелуй стоит дороже золота, Смертоносный».
Из-за этого Сэм тоже сердился. Не о распутных женщинах надлежит Дареону складывать песни, а о Стене и подвигах Ночного Дозора. Джон надеется, что такие песни привлекут молодежь в черное братство. А у певца на уме одно — золотые поцелуи, косы из серебра и алые губки. Кто же захочет надеть черное, слушая про алые губки?
К тому же дитя от музыки просыпается и начинает кричать, Дареон орет на него, Лилли принимается плакать — в итоге певец убегает и не возвращается несколько дней. «Руки чешутся врезать ей за это вытье, — жалуется он, — и спать она мне не дает».
Ты бы тоже плакал, если бы потерял сына, чуть не сказал ему Сэм. Нельзя винить Лилли за ее горе. Вместо нее Сэм винил Джона Сноу. Давно ли его сердце сделалось каменным? Однажды, когда Лилли спустилась за водой на канал, Сэм задал этот вопрос Эйемону. «Когда ты сделал его лордом-командующим», — ответил старик.
Даже теперь, в этой холодной комнате под нависшей кровлей, Сэму не хотелось верить в то, что Джон в самом деле так поступил. Но это, должно быть, правда — с чего бы еще Лилли так горевать? Спросить бы у нее попросту, чей ребенок у нее на руках, но для этого Сэму недоставало отваги. Он боялся услышать ответ. Я все-таки трус, Джон. Мои страхи сопровождают меня, куда бы я ни отправился.
Над крышами Браавоса точно гром прокатился — это Титан на той стороне лагуны объявил о наступлении ночи. Ребенок тут же проснулся, завопил и разбудил Эйемона. Лилли дала мальчику грудь. А старик, заворочавшись на своей узкой койке, сказал:
— Эг? Почему так темно?
Потому что ты слеп. После их прибытия в Браавос разум Эйемона стал слабеть с каждым днем. Мейстер забывает, где он находится, и бормочет бессмыслицу про своего отца или брата. Ему сто два года, напоминал себе Сэм, — но ведь в Черном Замке мейстер всегда мыслил ясно, несмотря на глубокую старость.
— Это я, Сэмвел Тарли, — в который раз повторил Сэм. — Ваш стюард.
— Сэм. — Старик моргнул, облизнул губы. — Да, верно. Мы в Браавосе. Прости меня, Сэм. Уже утро?
— Нет. — Сэм потрогал его лоб, холодный и липкий. Старик дышал тихо, но с трудом. — Теперь ночь, мейстер. Вы спали.
— Какая долгая ночь… и как холодно.
— Топить нечем, а хозяин больше в долг не дает. — Они уже в четвертый или пятый раз вели тот же разговор. Лучше бы я дров купил, каждый раз корил себя Сэм. Он бы по крайней мере лежал в тепле.
Их последнее серебро он истратил на целителя из Дома Красных Рук — высокого, бедного, в одеянии, расшитом красными и белыми узорами. Денег хватило всего на полфляги сонного вина. «Это облегчит его кончину, — сказал целитель, а на вопрос Сэма, нельзя ли сделать что-то еще, ответил: — У меня есть мази, настойки, микстуры, яды. Я мог бы пустить ему кровь, дать слабительное, поставить пиявки, да только зачем? Пиявками молодость не вернешь. Он стар, и в легких у него сидит смерть. Давай ему это питье, и пусть спит подольше».
Сэм так и делал и днем, и ночью, но сейчас старик что-то разошелся и порывался сесть.
— Надо идти вниз, в гавань.
Снова он за свое.
— Вы слишком слабы, чтобы идти. — Простуда, подхваченная Эйемоном в море, терзала его хилую грудь. К приходу в Браавос он так ослабел, что с корабля его вынесли на руках. Тогда их мешок с серебром был еще полон, и Дареон в гостинице потребовал самую большую кровать. Им дали такую, что восьмерым впору, и плату взяли тоже за восьмерых. — Мы пойдем туда завтра, — пообещал Сэм, — и найдем корабль, который отправляется в Старомест. — В браавосском порту жизнь кипела даже осенью. Будь Эйемон здоров, им не составило бы труда найти подходящее судно. Заплатить за проезд было бы потруднее… разве что дождаться корабля из Семи Королевств. Кого-то из староместских купцов, имеющего родственников в Ночном Дозоре. Должен же кто-то еще уважать людей, охраняющих Стену.
— Старомест, — вздохнул мейстер. — Я видел его во сне, Сэм. Как будто я снова молод, а со мной мой брат Эг и тот большой рыцарь, которому он служил. Мы выпивали в старой гостинице, где делают такой крепкий сидр. — Он опять попытался привстать, но тут же рухнул обратно. — Гавань. Там мы найдем ответ на вопрос о драконах. Мне нужно знать.
Тебе нужен сытый живот и жаркий огонь в очаге, думал Сэм.
— Кушать хотите, мейстер? У нас осталось немного хлеба и сыра.
— Не сейчас, Сэм. Потом. Когда окрепну немного.
— Как же вы окрепнете, если не будете есть? — В море после Скагоса они все почти ничего не ели. Осенние штормы гнались за ними по всему Узкому морю. Иногда они налетали с юга, чреватые громом, молнией и дождем, иногда приходили с севера, и свирепый ветер пронизывал человека насквозь. Однажды утром Сэм увидел, что весь корабль покрыт льдом и сверкает, как жемчуг. Капитан велел срубить мачту и закрепить на палубе. Дальше они двигались на одних только веслах. Пока вдали не показался Титан, еда никому не шла в горло.
