Ожесточение было небывалым. Даже смертельно раненые рубились из последних сил или пытались утянуть за собой на землю противника, упавшие ползли, резали сухожилия вражеских лошадей и кололи им беззащитное брюхо. Мало кому удавалось вновь встать на ноги, большинство умирали под копытами, а немногие счастливчики гибли в давке или от честного удара меча.
Зиранские колдуны пару раз попытались достать Гиллиана своими чарами, но лишь проредили ряды собственных рыцарей и теперь опасались бить в гущу схватки, тем более что и энергии у них вряд ли оставалось много. Но и без магов королевские войска уверенно сжимали кольцо.
Золотые гвардейцы, сила и гордость империи, умирали один за другим, но умирали с честью, дорого продавая свои жизни. Многих прославленных рыцарей недосчитались в королевстве Зиран после этой битвы, но куда важнее было то время, что дарило остальной армии мужество обреченных.
Таяли последние силы, но Гиллиан еще мог взлететь. Пока рядом сражались товарищи, он даже не задумывался о бегстве, но вскоре последнего из гвардейцев буквально порубили на куски. Вокруг образовался настоящий вал тел. Никто из рыцарей не спешил умирать, но задние ряды напирали, и им некуда было отступать. Боевые плетения зачастую кромсали мертвецов, увязали в телах лошадей, поднимая целые фонтаны горячей крови. Маг уже был готов попытаться раскинуть крылья и бежать, но ему помешали воспоминания о приказе отца.
Гиллиан недаром родился в семье двоюродного брата императора — герцога Альтрейни, честь для него не была пустым звуком. Он с детства знал, что вся его жизнь это служение империи и не раз мечтал как не раздумывая отдаст ее на благо страны. Вот только в этих мальчишеских фантазиях вокруг обязательно были верные боевые товарищи и толпы зевак, рукоплескавшие его подвигу, а еще лучше, если бы колени у его тела преклонила благородная возлюбленная.
В реальности же он остался один, и некому было восхищаться то ли глупостью, то ли героизмом мага, отбивавшегося от целой армии. Умирать на этом пропитанном кровью безымянном поле, вдали от молодой жены, в первом же своем настоящем бою, совсем не хотелось. Гиллиану было страшно и одиноко, сломанная рука и другие раны жутко болели, но постанывая сквозь стиснутые зубы, аристократ крушил врагов, пока не закончились последние силы.
Осатаневшие от его упорства зиранцы словно безумные полезли со всех сторон, не считаясь с жизнями, и ему уже нечем было ответить на их натиск. Но Гиллиан вырос в семье потомственных воинов, и не по нему было умирать как барану на бойне. Не сумев сотворить даже простейшей молнии, превозмогая боль от ран и судороги от магического истощения, он подхватил с земли чье-то копье и успел вонзить в грудь нависшего над ним коня. Тело бьющегося в агонии скакуна навалилось на мага неподъемной тяжестью, и последней мыслью, перед тем как провалиться в темноту, были воспоминания о Кэмии.
Но это был еще не конец подвига пятисот, впоследствии прославленного во множестве баллад. Слова герцога Альтрейни оказались пророческими. Даже после смерти золотые гвардейцы продолжали сдерживать врага. Зиранские рыцари и их свита, вместо того чтобы наступать и захлопнуть мышеловку, увлеченно принялись мародерствовать, обдирая роскошные доспехи.
Этих минут хватило, чтобы основные силы гирской кавалерии, отведенные герцогом Альтрейни к ставке командующего, объединились, перестроились и снова были брошены в бой. И вновь конница по стопам павших гвардейцев неслась в отчаянную атаку, чтобы дать остаткам армии империи призрачный шанс вырваться из ловушки.
— Убейте меня… — в отчаянии простонал Торстен, с трудом заставляя передвигаться непослушные ноги. Легкие горели огнем, вязкую слюну не получалось сплюнуть, наскоро перевязанные раны отзывались вспышками боли на каждое движение. Кое-где края рассеченной плоти уже отвратительно подергивало, и он опасался нагноения.
— Ай! — боль пронзила спину, и норд метнулся в сторону, разом забыв от усталости. Рука гвардейца уже рванула из ножен меч, но безмятежная улыбка на лице идущего позади Келя расставила все на свои места.
— Ты что творишь! — Торстен коршуном налетел на друга.
— Всегда пожалуйста, — безмятежно улыбнулся в ответ тот, поглаживая лезвие кинжала, которым он уколол гвардейца в спину. — Только будь ласков, не дергайся. Ты же просил тебя убить, а как я это сделаю, если ты скачешь аки горный козел?
— Не болтай. Коли его. Я голодный, — с предвкушением поглядывая на норда, прорычал Мур. Торстену потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что грау шутит.
— И ты туда же! — обижено проворчал он, все еще не рискуя повернуться к Келю спиной. — И так еле ноги передвигаю, а вам все шуточки.
— Жрать меньше надо, — жизнерадостно улыбнулся в ответ жилистый выходец из трущоб. — А то откормился на казенных харчах, скоро рожу щитом не прикроешь. Помнишь того кабанчика, что мы вечером перед походом зажарили? Ты столько тогда мяса съел, что я думал — в тебя вселится дух невинно убиенной хрюшки.
— Это ты сейчас специально сказал? — Торстен зарычал не хуже грау. — Я неделю нормально не ел, а ты напоминаешь!
— Расслабься. И давай лучше остальных догонять, — одарив друга еще одной беззаботной улыбкой, порысил вперед Кель.
Кучка выживших гвардейцев уже седьмой день пробиралась по вражеской территории. Две дюжины — все что осталось от трех сотен бойцов Сплава, штурмовавших злосчастный холм, где засели зиранские маги. Шлемы, доспехи и щиты остались в бурных водах Нереи, некоторые скинули даже сапоги. Льняные рубахи безжалостно рвали на полосы, чтобы перевязать раны, и теперь лучшие пехотинцы империи напоминали бродяг-оборванцев, лишь оружие не бросил никто. Мур даже умудрился переплыть реку со своим громадным двуручником. Уцелела и пара арбалетов. Их ложа были предусмотрительно покрыты лаком, а тетивы пропитаны смолой, так что в воде они не успели особо набухнуть и утратить эластичность.
Среди выживших оказались и командиры: октат Керит, сотник Граф и квинт Эллиан Альтрейни. Сын герцога, проявив неслыханное для аристократа благоразумие, хоть и продолжил единолично командовать отрядом, прислушивался к более опытным гвардейцам, не раз бывавшим в тылу врага. Посовещавшись, они решили, что в случае победы империи в сражении всегда успеют присоединиться к армии, а сейчас лучше держаться от моста через реку подальше, и не прогадали.
Когда на второй день им попался спешащий куда-то крестьянин, даже не пришлось прибегать к пыткам, чтобы он выложил все что знал о сражении. Этот уже немолодой мужик с глуповатым лицом и не по возрасту наивными глазами жил неподалеку от моста — на конюшне при постоялом дворе, поэтому, как и вся округа, ходил смотреть на битву. Даже если отбросить большую часть его рассказа как преувеличение и фантазии деревенщины, картина вырисовывалась печальная. Империя оказалась разбита, и нечего было и думать о том, чтобы беспрепятственно переправиться на другой берег.
