Рыжий ходил взад-вперед по приемной царского терема, будто хищник по клетке.
— Ну, что нового? — резко остановился он, заметив, что в приемную вошел чернобородый дьяк.
Вид у дьяка был столь же безрадостный, как у новоназначенного градоначальника:
— Ничего хорошего. Народу перед теремом человек сто с лишком, а половина охраны сбежала.
— Ну а что бояре, что главы приказов?
— Только что вернулся нарочный, — уныло ответил дьяк. — Всех объехал, и в приказах побывал, и на дому — ни одного не застал.
— Будто крысы с корабля… — вполголоса проговорил Рыжий. — А вы-то чего ждете? Я бы на вашем месте давно бы уже отсюда слинял, пока не поздно.
— А вы? — отрывисто переспросил дьяк.
— А я останусь.
— Ну и я останусь.
Рыжий вновь стал мерить приемную шагами, потом резко встал, как вкопанный.
— Скажите, вино у вас тут есть?
— Есть, как не быть, — чуть удивился чернобородый. — И вино есть, и наливка, и пенник. Чего предпочтете?
— На ваш вкус, — Рыжий присел за «секретарский» стол и принялся бездумно перебирать указы, ходатайства и верительные грамоты.
Дьяк скрылся в глубинах терема и очень скоро вернулся, неся поднос с кувшином, чаркой и солеными огурцами на тарелке. Расставив все это на столе, он налил пол-чарки:
— Вишневая наливка сгодится?
— Сгодится, сгодится, — вздохнул Рыжий. — А сами-то?
— Нет-нет, я не употребляю, — стал отнекиваться дьяк.
— Вы хотите, чтобы я один пил, будто горький пьяница? — с горечью усмехнулся Рыжий.
Вместо ответа дьяк сбегал за второй чаркой и налил себе — чуть-чуть, на донышке.
— Ну, поехали, — провозгласил Рыжий. — Уважаемый… Кстати, сколько с вами знаком — и даже имени вашего не знаю. А наливка хороша-а! Вот Наденька Чаликова зовет вас очень уважительно — дворецкий Бэрримор.
— Звучит внушительно, — дьяк пригубил наливки и закусил огурчиком. — А что это, простите, означает?
— Это такой англицкий джентльмен, — ухмыльнулся Рыжий, — который то и дело приговаривал: «Овсянка, сэр!».
— А меня, кстати говоря, весьма похоже зовут, — откликнулся дьяк. — Борис Мартьяныч.
— Звучное имя, — одобрил Рыжий и щедро наполнил обе чарки почти до краев. — А главное, редкое.
— Ну а вас-то как по-настоящему звать? — полюбопытствовал Борис Мартьяныч. — Рыжий — это ведь не имя и не родовое прозвание?
— Рыжий — это и имя, и прозвание, и состояние души, — снова помрачнел Рыжий. — А имени у меня нет и не было. А коли и было, так давно быльем поросло.
И Рыжий, будто заправский выпивоха, ухарски опрокинул в себя содержимое чарки. Дьяк Борис Мартьяныч, придерживая бороду, осторожно выпил до половины.
Тут в приемную, топоча сапогами, ввалился царский стрелец в красном кафтане. Увидав «пьянку на рабочем месте», совершенно невозможную при Путяте, он хотел было выйти прочь, но Рыжий остановил его.
— Ну, что там на улице?
— Народ прибывает, — бодро доложил стрелец. — Царя-батюшку хотят лицезреть.
— Хотеть не вредно, — уже слегка заплетающимся языком ответил Рыжий. И оборотился к дьяку: — Ну что, дружище Борис Мартьяныч, покажем народу царя-батюшку? Хотя не много-то чего полицезреть осталось — одни косточки, да и те обглоданные!
Дьяк испуганно перекрестился:
— О Господи, ну что вы такое говорите!
— Правду говорю, только правду и ничего, кроме правды! — ответил Рыжий, словно припечатал. И строго глянул на стрельца, который с испуганным видом переминался с ноги на ногу: — У тебя что-то еще?
— Да. Вы, господин Рыжий, спосылали вашего возницу за князем Длинноруким. И вот он вернулся…
— И, конечно, без князя Длиннорукого? — не то спросил, не то констатировал Рыжий.
— В градоправлении его не было, а дома сказали, что князь вместе с супругой уже отбыл в Ливонию исполнять должность посла, — сообщил стрелец. — Но сосед оказался дома, и его-то ваш возница уговорил приехать сюда. Прикажете ввести?
Рыжий только рукой махнул и подлил себе еще немного наливки.
— Что за сосед? — удивленно переспросил дьяк, взором проводив охранника.
— Сейчас узнаем, — рассеянно бросил Рыжий. И заговорил как бы о чем-то совсем другом: — Да, Борис Мартьяныч, хорошо же он жил, Государь наш, что едва беда пришла, так никого рядом нет. А кто был, так и те прочь бегут, словно от чумы. Только мы с вами одни здесь дурака валяем! Вот скажите, где этот, как его, ну, тот парень, что за столом сидел и посетителей отшивал?
— Сказал, что в Тайный приказ отправился, за сыскарями, — пробурчал Борис Мартьяныч. — И ни его, ни сыскарей… О Господи! — вырвалось у дьяка. — Что ж теперь будет? И что делать?
— Дельный вопрос, — хмыкнул Рыжий. — Им уже задавались большие умы — Николай Гаврилыч Чернышевский и Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Вы, почтеннейший Борис Мартьяныч — третий… Что делать? Можно было бы хотя бы созвать Боярскую Думу — да где они, эти бояре? Ау! Разбежались, как тараканы из-под веника. Был бы жив князь Борислав Епифанович, какой-никакой, а все из царского роду — а и того сгубили. Да еще и супругу съели, причем по наводке нашего милейшего Путяты!
— Да что вы такое несете! — не выдержал дьяк. — С чего вы взяли?..
Рыжий поглядел прямо в глаза Борису Мартьянычу:
— А вы об этом, конечно же, не знали? И не догадывались? И не спрашивали себя, что общего может быть у Государя с этим прощелыгой Херклаффом?
— Спрашивал, — каким-то упавшим голосом промолвил дьяк и решительно допил оставшееся в чарке. — Еще как спрашивал! Да не мое это свинячье дело — судить, с кем наш царь дела водит. Мое дело служить ему верой и правдой!
И дьяк, отодвинув блюдо с закуской, поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями.
Тут в приемную вернулся стрелец, а следом за ним — обещанный «сосед князя Длиннорукого», иными словами, глава Потешного приказа князь Святославский. Но не один, а в сопровождении скоморохов Антипа и Мисаила. Все трое были слегка «под мухой» — их сорвали с места, когда они оприходовали содержимое вчерашней бочки.
Господин Рыжий никогда не был высокого мнения о деловых и иных свойствах князя Святославского, но он привык работать с тем материалом, какой есть. Поэтому новоназначенный градоначальник встряхнулся, словно сгоняя с себя хмель, и обратился к прибывшим буднично, по-деловому:
— Надеюсь, господа, вы уже знаете, зачем вас сюда вызвали?
Князь и скоморохи удивленно переглянулись.
— Нет, не знаем, — ответил Святославский. И неуверенно предположил: — Должно быть, царь-батюшка мне голову рубить будет за то, что давеча невежливо с ним обошелся…
