– Но как? Почему?
– В мире слишком много ужасного, отвратительно, чтобы, увидев что-то хоть как-то приближенное к идеалу, не стремиться к нему тут же. Для танцовщицы ты задаешь слишком глубинные вопросы. – Вздохнул он. – Они могут разрушить твою красоту в чужих глазах, повредить твоему успеху.
– Успех – он приходит и уходит. – Возразила Октис. – Не служит залогом, не охраняет… от предначертанного Творцами. Не этого стоит желать…
– Тогда чего? – Удивился Кремен.
– Не знаю. Найти свое место, может быть.
– Никогда не стоит верить на слово всему, что говорит женщина. – Он улыбнулся. – Особенно – хитрая. А ведь женщина, которая нанесла на кожу лица слой косметики только, чтобы сделать вид ее отсутствия – обязательно хитрая.
Октис встрепенулась, подумав о замазанной татуировки перволинейного.
– Да, в свете Отца я вижу этот слой. – Продолжил Кремен. – Хотя там – в палатах – я готов был поверить в твою естественную красоту. Для девушки, которая так искусно подводит глаза углем, ты задаешь не те вопросы. Что в тебе еще ненастоящего?
– Я не подвожу. Глаза такие, как есть. – Протараторила она, и, кажется, все же взяла над собой контроль. – Князь, не рассматривайте меня, как каменную статую, которой замазали трещины. Настоящая я в том, что не люблю быть объектом внимания, ничем того не заслужив. Считайте меня танцовщицей, – по крайней мере, до тех пор, пока Вы будете живы, – в моем танце нет места ничему поддельному.
Князь ответ оценил. Высокий свет вообще любил хорошо поставленные и заранее обдуманные фразы. Октис собирала ее из отдельных слов с самого начала их беседы, вспоминая всю великосветскую ерунду, которой ее учили мастера.
– Что ж, – Кремен взглянул на положение Отца в небе, – я считаю, что время пришло. Я хочу, чтобы твое выступление началось до того, как Отец будет в зените.
Октис оглянулась на темное светило – узнать, сколько времени у нее есть.
– Тогда, я, пожалуй, откланяюсь. – Она поклонилась и с княжеского разрешения направилась обратно в зал.
Мертвая ГоловаЖители портовых городов часто подолгу не видят и не замечают большой воды рядом с собой. Будь то море или река, они могут не взглянуть на нее в течение дня, сезона, а то и всей жизни. И уж редко кто из них умеет плавать – тем более, хорошо.
Юный Гордей был из таких, а вот его столь же молодые друзья – нет. Вернее, они были именно такими друзьями и именно такими пловцами, что как-то раз, ради собственного развлечения, сбросили Гордея с лодочной пристани.
То происшествие он запомнил на всю жизнь. Как вода ударила его. Как мгновенно поглотила. Как колющий холод окутал тело. Казалось, вечность он искал ногами опору, пока тому мешали волны. Когда же Гордей нащупал дно, выпрямился и оттолкнулся, оказалось, что глубина была ему в рост. Он вытянул шею и жадно заглотнул воздух, которого стало так мало. Ценность его уменьшилась в разы, и один глоток не принес облегчения. Тогда же подскочила новая волна и увела твердь из-под ног, накрыла с головой. Гордей отчаянно барахтал руками, в то время как столкнувшие его наблюдали и смеялись. Ему хотелось взять себя в руки и лишить обидчиков хоть части их радости, но его телом руководил уже кто-то другой. Оно не слушалось никаких даже самых твердых приказов рассудка – только неведомого кукловода, сжавшего легкие, пустившего руки и ноги в пляс.
Хоть до берега и было десять шагов, когда мальчик выполз на мель, он лишился всех сил и дрожал, но уже не от холода.
Как только смог Гордей уехал от моря, но незримый кукловод все равно возвращался за ним. Стоило во время мытья облить себя водой из чана, зайти в речку хотя бы по пояс или попросту попасть под сильный ливень, как он тут же начинал глотать воздух, легкие сжимались, а тело обдавало волной колющего онемения.
Теперь Гордей бежал по лесу. И хоть воды в лужицах под ногами было недостаточно, он снова чувствовал над собой чужую власть. Он тонул посреди этого моря леса. А берега все не было видно.
***
Цахари показались по правую руку в сорока шагах. Один из них громко прорычал, другой, размотав пращу, выпустил камень в их сторону. Снаряд пошел ниже и не долетел до цели, затерявшись в кустах. Октис выпустила в ответ две стрелы – с взаимной меткостью, но охотники предпочли спрятаться за деревьями.
– Налево, быстро! – Прошипела она и протолкнула Гордея вперед.
Книжник спрыгнул с камня и покатился вниз по склону, засыпанному листьями. Цахари были выше и гнали добычу вниз – в едва заметное ущелье. Гордей слетел в небольшое пересохшее русло и тут же двинулся по нему вперед, неуклюже расталкивая залежи опавшей листвы.
– Наверх-х-х! – Снова скомандовала ведущая и схватилась за рукав балахона, вытягивая книжника за собой.
Гордей вновь повиновался, не в силах произнести хоть что-то кроме натужного мычания. Он вылез на порог и крепче обхватил руками сверток с книгами. Теперь он бежал вверх по склону – почти падая, но вровень с Октис. Она держала с ним один темп, правой рукой подталкивая его, а в другой храня лук наготове. Они почти выбрались на холм впереди, но когда с той стороны послышался теперь уже до тошноты знакомый рык, она дернула его бежать обратно.
– Тихо. – Едва сдерживая тон, приказала Октис, когда оба они нырнули в заросли кустарника. – Мы не убежим. Они нас загоняют. Понял?!
– Понял. – Выдохнул Гордей, так и не догадавшись, что именно должен был понять.
– Теперь прячемся и идем тихо. Надо попытаться выйти из окружения незамеченными. Они могут быть совсем рядом. Это значит, что ты пока не должен мычать, дышать или делать другие глупости. Понял?
– Понял. – Вновь раздался из его уст этот потерявший всякий смысл набор звуков.
Они крались по кустарнику вперед, оставшись на левом склоне. Скрытые от охотников камнями, листвой и стволами деревьев. Пригибаясь, передвигаясь перебежками. Затихая неподвижно, когда Октис чувствовала опасность. Гордей в точности повторял за ней все маневры, а когда по неосторожности своей натыкался на нее, она хватала его за плечо и ставила рядом с собой. Будто именно в этих заданных местах стоять ему приписали Творцы.
Вскоре они подкрались к тому месту, где неожиданно разверзлась тьма Донного леса. Деревья расступились, и на русло пересохшей речушки упал свет Старшей. И Октис, и Гордей видели это сквозь листву. Лучи Матери казались осязаемыми – столбом переливающегося света, чуть наклоненного в сторону. Небольшое яркое пятно Тверди землепашцев посреди темного и жестокого мира охотников раскинулось на склонах расползшегося ущелья. Оно манило беглецов, уверяя, будто способно защитить их от опасностей тьмы. Уверяя, что перенесет их обратно в мир, где в небе царит Семья.
