Посредством этих приятных слов и благожелательных намеков, пришедшихся на тот момент, когда винный кубок отчасти возродил радость в их подавленных невзгодами и событиями разрушительной войны сердцах, Корс вновь вошел в доверие к витчландским лордам. И вот, когда стража была выставлена и все подготовлено к ночи, они собрались в огромном пиршественном зале, где более трех лет назад пировал принц Ла Файриз, а впоследствии бился с витчландцами. Но теперь он утонул в переменчивых течениях Меликафказа. И лорд Корунд, что сражался той ночью с такой отвагой, лежал теперь на смертном одре в том же самом зале, закованный в доспехи с головы до ног, как и подобает погибшему великому воителю, увенчанный аметистовой короной Импланда. Просторные боковые скамьи были не заняты, троны пусты, а поперечную скамью убрали, чтобы освободить место для ложа Корунда. Лорды Витчланда уселись за небольшим столом возле помоста: Кориний во главе стола, ближе всех к двери, напротив него Корс, слева от Кориния — Зенамбрия, а справа — Декалай, сын Корса, и за ним Хеминг; слева же от Корса сидела его дочь Шрива, а справа — двое оставшихся сыновей Корунда. Там были все, кроме Презмиры, а ее никто не видел с момента смерти ее супруга, так как она оставалась в своих покоях. Как и встарь горели в серебряных подставках факелы, освещавшие пустое пространство зала, а вокруг одра, где покоился Корунд, дрожало пламя четырех свечей. На столе стояли прекрасные кубки, наполненные до краев сладким темным трамнийским вином, по одному на каждого пирующего, а в качестве легкой полночной перекуски были поданы холодные пироги с беконом, ботарго и раки в пряном гипокрасе.
Едва они расселись, как факелы побледнели от странного света, хлынувшего снаружи: недоброго, мертвенного, гибельного пламени, какое наблюдал в минувшие дни Гро, когда король Горайс XII в первый раз творил чары в Карсё. Кориний замер, так и не сев на место. Крепким и хорошо сложенным выглядел он в своей голубой шелковой мантии и посеребренной кольчуге. Прекрасная корона Демонланда, которой Корс был вынужден увенчать его той великой ночью в Аулсвике, сверкала на его русых вьющихся волосах. Юность и здоровье проступали в каждом обводе его могучей фигуры, и в его обнаженных руках, гладких и мускулистых, унизанных золотыми запястьями; но жутковатой была трупная бледность этого свечения на его выбритых щеках, а его толстые презрительные губы почернели, как у отравленного, в этом гибельном свете.
— Разве вы не видели этот свет прежде? — воскликнул он. — И была это тень перед восходом нашего всемогущества. Молот судьбы поднят для удара. Пейте со мной за господина нашего короля, что борется с роком.
Все сделали по глубокому глотку, и Кориний сказал:
— Передадим же кубки по кругу, чтобы каждый мог испить из кубка соседа. Это старая добрая традиция, которой обучил меня в Импланде Корунд. Скорее, ибо судьба Витчланда висит на волоске, — с этими словами он отдал свой кубок Зенамбрии, которая осушила его. И все они, передав по кругу свои кубки, сделали еще по глотку — все, кроме одного лишь Корса. Но глаза Корса расширились от ужаса, когда он смотрел на кубок, врученный ему сыном Корунда.
— Пей, о Корс, — воскликнул Кориний, видя, что тот все еще колеблется. — Что тревожит тебя, старый слабоумный болван? Пялится на доброе вино таким испуганным взглядом, как бешеная собака, глядящая на воду.
В это мгновение таинственное сияние погасло, как лампа под порывом ветра, и лишь факелы и похоронные свечи озаряли пирующих неверным светом. Кориний повторил:
— Пей.
Но Корс поставил на стол нетронутый кубок и замер в нерешительности. Кориний раскрыл рот, чтобы заговорить, и его челюсть отвалилась, как у человека, внезапно заподозрившего что-то ужасное. Но прежде чем он сумел вымолвить и слово, ослепительная вспышка метнулась от земли к небесам, и прочный пол пиршественного зала затрясся и заколебался, как при землетрясении. Все кроме Кориния рухнули на свои места, вцепившись в стол, изумленные и оглушенные. Раскат за раскатом, пока барабанные перепонки едва не лопнули от грохота, гремел и буйствовал в Карсё вырвавшийся из пучин ночи ужас. Хохот разносился в искаженном воздухе, будто проклятые души пировали в Аду. Зарница разодрала тьму на части, наполовину ослепив тех, кто сидел за этим столом, и Кориний схватился за столешницу обеими руками, когда последний оглушительный удар сотряс стены, и взметнулось в ночь пламя, осветив все небо мертвенным сиянием. И в этой троекратной вспышке Кориний увидел через юго-западное окно, как Железная Башня взорвалась и раскололась надвое, а в следующий миг обрушилась лавиной раскаленных докрасна обломков.
— Башня рухнула! — закричал он. И, внезапно ощутив смертельную усталость, тяжело осел в свое кресло. Катаклизм пронесся мимо, словно ветер в ночи, и теперь был слышен шум врагов, ринувшихся на приступ. Кориний тщился встать, но ноги его стали слишком слабы. Его взгляд остановился на нетронутом кубке Корса, который был передан ему сыном Корунда Виглусом, и он воскликнул:
— Что за дьявольщина? Я чувствую странное онемение в костях. Клянусь небесами, ты пригубишь из этого кубка или умрешь.
Виглус, выкатив глаза и хватаясь рукой за грудь, попытался встать, но не смог.
Хеминг с трудом приподнялся, шаря в поисках меча, затем рухнул на стол перед собой с ужасным горловым хрипом.
А Корс вскочил, дрожа, и его тусклые глаза зажглись ликующей злобой.
— Король метнул кости и проиграл, — выкрикнул он, — как я это и предвидел. И теперь дети ночи забрали его к себе. А ты, проклятый Кориний, и вы, сыновья Корунда, — лишь мертвые свиньи передо мной. Все вы испили отравы, и все вы погибли. Теперь я сдам Карсё Демонам. И им, а также вашими телами с моим снадобьем, гниющим в ваших кишках, я куплю себе мир с Демонландом.
— О ужас! Тогда и я тоже отравлена! — завопила леди Зенамбрия и упала в обморок.
— К сожалению, — сказал Корс. — Вини за это передачу кубков. Я не мог заговорить, пока яд не сковал тела этих окаянных дьяволов и не обезвредил их.
Кориний сжал челюсти, словно бульдог. Мучительно скрежеща зубами, он поднялся с кресла с обнаженным мечом в руке. Корс, проходивший мимо него к двери, слишком поздно понял, что позабыл о хозяине пира. Кориний, хотя пагубное снадобье и спутало саваном его ноги, был все же слишком быстр для Корса, который, убегая от него к двери, успел лишь схватиться за тяжелые портьеры, когда меч Кориния вонзился ему в спину. Он упал, вяло корчась, словно нанизанная на вертел жаба. И стеатитовый пол стал скользким от его крови.
