— Дорогая, ты неисправима.
Александра увидела, как у Джейн от гнева задрожали губ:
— Он сказал, что бакелит — первый из синтетических полимеров, — и она тут же прошипела: — Думаю, характер тут ни при чем, каждый должен заниматься своим делом. Ты целыми днями пропалываешь свой огород в мужских штанах, а потом лепишь из глины маленькие фигурки. Но чтобы создавать музыку, нужны слушатели. Другие люди.
— Это не фигурки, и я не пропалываю огород дни напролет.
Джейн не останавливалась:
— Ты и Сьюки всегда насмехались над моей связью с Реем Неффом, и, однако, пока не появился этот человек, единственно, с кем в городе я могла играть, был Рей.
Александра продолжала свое:
— Это скульптура. Хотя и не похожа на то, что ваяют Колдер и Мур. Ты выражаешься так же вульгарно, как этот имярек, придумавший, что, если я создам более крупные вещи, какая-то нью-йоркская галерея возьмет пятьдесят процентов за их реализацию, если они вообще продадутся, в чем я очень сомневаюсь. Сейчас все в искусстве так тенденциозно и дико.
— Он так и сказал? Значит, он и тебе что-то предложил?
— Я не стала бы называть это предложением, просто типичная предприимчивость ньюйоркца, сующего нос не в свои дела. Им всем хочется быть в гуще событий. Каких угодно.
— Мы произвели на него впечатление, — заявила Джейн Смарт. — Зачем нам, молодым, бесплодно растрачивать себя здесь?
— Расскажи ему, что залив Наррангасет всегда был прибежищем для чудаков, а какие дела собирается он приводить здесь в порядок?
— Интересно, — Джейн произнесла раскатистое «р», как истая жительница Массачусетса. — Похоже, где бы он ни появлялся, дела начинают налаживаться. Ему действительно нравится новый просторный дом. У него там три рояля — один он держит в библиотеке, и еще прекрасные книги в кожаных переплетах с латинскими названиями.
— Он предложил тебе выпить?
— Только чай. Его слуга, с которым он говорит по-испански, притащил огромный поднос с множеством забавных старых бутылок, как будто из затянутого паутиной погреба…
— Мне показалось, ты упомянула только чай.
— Ну, Лекса, ты хуже ФБР. Я выпила глоточек черносмородинового ликера или чего-то еще, чем увлекается Фидель, мескала [17]; если бы я знала, что мне придется давать тебе полный отчет, я записала бы названия.
— Извини, Джейн. Думаю, это просто ревность. К тому же у меня месячные. Уже пять дней, с того концерта, а придатки слева болят. Как считаешь, это не менопауза?
— В тридцать восемь? Ну, ты даешь!
— Тогда, может быть, рак.
— Рака не может быть.
— Почему?
— Потому что это ты. Ты слишком хорошо владеешь магией, чтобы заболеть раком.
— В иные дни мне кажется, что никакой магией я не владею. В любом случае, другие тоже кое-что умеют. — Она подумала о Джине, жене Джо. Джина должна ее ненавидеть. По-итальянски ведьма — strega. Там, на Сицилии, Джо ей рассказывал, у всех дурной глаз. — Иногда мне кажется, что все нутро у меня завязано узлами.
— Покажись доку Пэту, если это тебя всерьез беспокоит, — сказала Джейн не без сочувствия. Доктор Генри Пэтерсон был полным розовощеким мужчиной их возраста, с обиженными, широко открытыми слезящимися глазами, нежным и осторожно-твердым прикосновением пальцев при пальпировании. Много лет назад от него ушла жена. Он не понял — почему, и больше не женился.
— Всякий раз у меня странное чувство, — сказала Александра. — Когда он накрывает тебя простыней и производит под ней все манипуляции.
— А что ему, бедняге, остается?
— Не нужно этой двусмысленности. У меня есть тело. Он это знает. Я знаю, что он знает. К чему эти фокусы с простыней?
— Так всегда делают, — сказала Джейн, — если в кабинете нет сестры.
Ее голос дребезжал, как звук в телевизоре, когда по улице проезжает тяжелый грузовик. «Не из-за этого же она позвонила. Что-то еще у нее на уме», — подумала Александра и спросила:
— Что еще ты узнала, побывав в гостях у Ван Хорна?
— Ну, обещай, что никому не скажешь.
— Даже Сьюки?
— Особенно Сьюки. Это ее касается. Даррил поистине удивительный человек, он все схватывает. Он остался на приеме дольше нас, я пошла с нашим квартетом выпить пива в «Бронзовый бочонок»…
— Грета там тоже была?
— О, бог мой, конечно. Она рассказывала нам все о Гитлере, как ее родители не выносили его из-за неправильной речи. Очевидно, выступая по радио, он забывал заканчивать предложение глаголом.
— Как ужасно.
— И догадываюсь, ты слиняла сразу после своей отвратительной шутки с ожерельем бедняжки Франни Лавкрафт…
— С каким ожерельем?
— Не притворяйся, Лекса. Ты неисправима. Мне известна твоя манера. А потом, эта история с ее туфлями. С тех пор она лежит в постели, но, думаю, ничего не сломала, а опасались перелома бедра. Тебе известно, что женский скелет к старости усыхает чуть ли не наполовину? Поэтому он такой хрупкий… Ей повезло — простой ушиб.
— Ну не знаю. Глядя на нее, я спрашиваю себя, неужели я буду такой же сладенькой, надоедливой и занудной в ее возрасте, если доживу, в чем сомневаюсь… Я словно вижу себя в зеркале в безотрадном будущем и, прости, прямо бешусь от этого.
— Все в порядке, дорогая, я лично не собираюсь отравлять себе жизнь подобными мыслями. Так вот, Даррил болтался там, помогал убирать и заметил, что, пока Бренда Парсли выбрасывала в мусорный бак пластиковые стаканы и бумажные тарелки, Эд и Сьюки исчезли! Бросили бедняжку Бренду — а она старалась сохранить лицо, — но представь себе все унижение!
— Им, в самом деле, следует быть поосмотрительней.
Джейн помолчала, ожидая, что Александра скажет что-нибудь еще; был один момент, который она должна была уловить и высказаться, но мысли ее были далеко, ей чудилось, как раковые опухоли разливаются по телу туманными галактиками, медленно клубясь в темноте, оставляя то там, то тут смертоносную звезду…
— Эд Парсли, в общем-то, такой недотепа, — наконец неуверенно произнесла Джейн. — И почему она всегда нам намекает, что завязала с ним?
Тут Александра внутренним взором последовала за любовниками в ночь. У Сьюки тело тоненькое, как веточка, с которой сняли кору, но с гибкими и сильными выпуклостями. Она из тех женщин, что внешне похожи на мальчиков, но чутки — в этом их преимущество; их женственность как бы подпитывается неисчерпаемой энергией мужчин, которые разят врагов градом стрел и с суровых мальчишеских лет приучены идти в бой и умирать. Почему бы им не поучить женщин? Ведь неправда, что, если у тебя есть дочери, ты никогда не умрешь.
— Может быть, обратиться в клинику, — сказала она, вслух отказываясь от дока Пэта, — где меня не знают?
— Ну, что-нибудь придумаем, — проговорила Джейн. — «Это лучше, чем продолжать себя мучить и надоедать мне», — добавила она про себя.
— Я думаю, привязанность Сьюки к Эду можно отчасти объяснить ее профессиональной потребностью ощущать здесь себя в гуще событий, — предположила Александра, настроившись опять на волну Джейн. — В любом случае интересно не то, что она продолжает с ним встречаться, а то, что этот Ван Хорн соизволил это так быстро заметить, не успев приехать в город. Это лестно. Думаю, об этом стоит поразмыслить.
— Дорогая Александра, в чем-то ты ужасно несвободна. Знаешь, мужчина ведь может быть просто человеком.
— Знаю я эту теорию, но никогда такого не встречала. Все они на поверку оказываются мужчинами, даже гомики.
— Помнишь, мы думали, может, он гомик? А теперь он охотится за всеми нами!
— Я не думала, что он охотится за тобой, ведь вы оба охотились за Брамсом.
— Так и было. Так и есть. В самом деле, Александра. Успокойся. Ты ужасно зациклена.
— Я безнадежная дура. Завтра мне будет получше. Теперь моя очередь вас собрать, не забудь.
— Ох, боже мой. Чуть не забыла. Я же за этим и позвонила. Я не смогу прийти.
— Не можешь в четверг? А в чем дело?
— Ну, ты снова станешь подозревать. Это опять Даррил. У него есть чудные маленькие багатели Веберна. Он хочет попытаться со мной сыграть их вместе, а когда я предложила пятницу, он сказал, что в этот день будут проездом какие-то важные японские инвесторы, чтобы взглянуть на покрытие. Я подумывала прокатиться днем с тобой по Садовой, если ты не возражаешь. Один из моих ребят после школы играет сегодня в футбол и хочет, чтобы я посмотрела, но я смогу показаться только на минуту у боковой линии площадки.
— Нет, спасибо, дорогая, — сказала Александра. — У меня сегодня гости.
— О… — У Джейн был ледяной голос, темный лед с примесью золы, как на дорогах зимой.
— Возможно, и поеду, — смягчилась Александра. — Он или она не были уверены, что смогут прийти.
