— Чёрт, — вырвалось у Ганса.
Думать времени не было. Черсо со всей дури врезал лбом ему в переносицу. Послышался хруст, Фридрих сдавленно взвыл, колени подогнулись.
— Аз ты з сфолоть! — Эккехард потянулся к поясу за мечом. Ганс попятился.
— Прости, — сказал он Белингтору. — И в мыслях не было, что он мог меня запомнить.
— Ты хленоф флуга хренофа элцкацлела! — пропубнил Фридрих, поднимаясь и надвигаясь на Ганса. — Флуга моего влага. Ты позалееф.
Эккехард вскинул руку с мечом и рванул к Гансу. Улучив момент, Черсо обошел его сзади и треснул рукоятью меча по голове. Фридрих захрипел, опустил руки и сполз в грязь.
Из шатра вывалились Веззам и Ралл. На плечах Веззам нёс Эккехарда-отца. Судя по всему, вырубили его тоже крепко.
— Идём! — скомандовал Тень. — Быстрее.
Первый мельком оглядел место схватки у шатра.
— Что здесь было?
Черсо тихо хохотнул:
— Кому скажу — не поверят, что я начистил лицо самому герцогу!
— Как же давно я мечтал врезать по его самодовольной физиономии, — прошептал Ганс. — Хорошо, что это был ты.
И рухнул.
Только сейчас Белингтор разглядел, что он зажимал руками рану, рядом валялся меч Эккехарда — в крови. Весь левый бок Ганса окрасился кровью, мокрые пальцы жутко блестели в сполохах огня.
— Идите, парни, — стремительно бледнея, проговорил слуга. — Он успел. И, кажется, мне конец.
2.2 Миссолен
— Готовы, ваша светлость? — Голос Ихраза вывел Демоса из оцепенения.
Канцлер рассеянно кивнул:
— Да, конечно.
— Последний шанс отступить. Вы точно уверены?
«Как будто сейчас можно быть хоть в чём-нибудь уверенным».
— Будь у нас другой вариант, я выбрал бы другой вариант, — проворчал Деватон. — Но альтернатив нет. Открывай ворота.
Энниец подчинился и знаком приказал гвардейцам налечь на ворот. Тяжёлые створки главный ворот дворцового комплекса медленно, словно нехотя, отворились. В лицо Демосу ударила вонь чумного города, а уши едва не заложило от шума беснующейся толпы.
«Обычно в такие моменты желают удачи. Но мне она не нужна. Нужен только успех».
— Удачи, господин, — шепнул Ихраз, вызвав у Демоса нервный смешок. — Если почуете неладное, сразу дайте знак: мы вас вытащим.
«Успеют ли? Сложно защищать безумца, решившего выйти к ещё более безумной толпе. Я и шагу не успею сделать, как они разорвут меня на куски. Если захотят».
— Конечно. Я буду осторожен.
Телохранитель наградил господина печально-насмешливым взглядом.
— Вы и осторожность несовместимы.
— Поэтому у меня есть ты — чтобы их совмещать, — улыбнулся канцлер.
Он подтянул и без того болтавшейся на тазовых костях пояс — сказывалась вынужденная чумная диета — и, перехватив трость поудобнее, шагнул вперёд.
«В яростную неизвестность».
На дворцовой площади, казалась, собралась половина выжившего города. Толпа ревела, швыряла в стены булыжники, самые преданные последователи Альбумуса окружили своего предводителях и завывали настолько жуткие гимны, что по позвоночнику Демоса прошёл холодок.
«Ненависть, боль, неистовство, безумие. Это ли прекрасная и великая столица, которую я успел так полюбить? Мой Миссолен, мой Белый город. Мой... дом? Хорошо, что дядя Маргий уже никогда не увидит, во что превратился город. Хорошо, что Креспий слишком мал, чтобы осознать происходящее. И хорошо, что у него есть я — тот, кого не жаль пустить в расход, если что».
Сразу в нескольких кварталах бушевали пожары — Демос видел столбы дыма и чувствовал запах гари. Докладывали, что бунтовщики пытались ворваться в Эклузум, но церковники отстояли владения.
«И теперь Альбумусовы прихвостни обратили свой гнев на нас».
Демос неторопливо вышел за ворота.
— Расступитесь! — рявкнул герольд со стены. — Вы требовали видеть канцлера — он перед вами.
Не оборачиваясь, Демос жестом велел герольду замолчать.
«Спасибо, дальше я как-нибудь сам».
— Брат Альбумус, выходите, — обратился канцлер к толпе. — Это переговоры. Даю слово, мои люди вас не тронут.
Окружавшие мятежника бритые наголо женщины и дети тревожно заквохтали, когда монах-еретик стал пробираться сквозь свой живой щит.
— Всё в порядке, братья и сёстры, — успокоил он. — Лорд Демос, пожалуй, сейчас единственный человек в столице, чьё слово чего-то стоит.
«Враги меня ценят! Как приятно, с ума сойти».
— Никого не тронут, клянусь именем Гилленая, если и вы не станете...
— Как ты смеешь поминать его имя всуе, грешник? — взвизгнула одна из фанатичек. — Господь и так уже покарал тебя за грехи, но ты не остановился! Не смей осквернять его имя своим поганым ртом!
Демос вопросительно уставился на Альбумуса — тот широко улыбнулся и пожал плечами — дескать, был не при делах. Канцлер покосился на фанатичку.
— При других обстоятельствах такие заявления вам бы с рук не сошли, но у нас сейчас ситуация не из простых, — сказал он. — Поэтому я забуду то, что сейчас услышал. Ибо мы здесь затем, чтобы договориться.
Брат Альбумус жестом велел женщине отойти подальше и сам приблизился к канцлеру. Демос отметил, что он всё так же ходил босиком и носил самую грубую рясу.
— Вряд ли это получится, лорд Демос. Ибо вряд ли вы согласитесь на мои требования.
— Сначала изложите, а там посмотрим.
Еретик снисходительно улыбнулся и почесал старый шрам на правой стороне лба.
— Божья власть во всём Миссолене, — громко заявил он под одобрительное ворчание толпы. — Исключительная — на время чумы, а затем — совместно с малолетним императором. Слуги божьи проследят за его воспитанием и станут преданными советниками. Младенец Креспий — божий подарок для всей империи, он отмечен особым благословением Хранителя, ибо появился рассвет тогда, когда страна уже была в отчаянии. И он должен быть ближе к богу.
«Ага, и узнали мы о нём ровно за мгновение до того, как меня короновали. Истинное чудо! Божественное вмешательство, не иначе».
— Но младенец Креспий оказался не в тех руках, — продолжил Альбумус, кружа вокруг Демоса. — Мать с истерзанной душой, предводитель проделкой церкви и...
— Горелый интриган? — подсказал Деватон.
Монах фыркнул.
— Из всего регентского совета вы кажетесь мне самым вменяемым, ваша светлость. Хотя бы потому, что стоите сейчас передо мной и всё ещё пытаетесь спасти то, чему, по-вашему, я угрожаю. — Он остановился и изучающе уставился на обожжённую половину лица Демоса. — Но вы не понимаете, что я вам не враг.
— Другом вы мне тоже не кажетесь.
— Людям сложно принять нечего новое и чуждое. Вам ли этого не знать? И всё же это не означает, что я не прав.
Демос пожал плечами:
— Не нам судить.
— Соглашайтесь на мои условия — и останетесь в регентском совете, — уговаривал Альбумус. — Взгляд насквозь светского человека может быть полезен, да и политик вы достойный. Быть может, даже успеете спасти что-нибудь из предметов роскоши, которые мы так порицаем.
«Сколько лести и угроз одновременно».
Демос развернулся монаху так, чтобы оба стояли боком к толпе.
— Не думал, что когда-нибудь это скажу, но... — он повысил голос, — я предпочту, чтобы судьбу Миссолена, регентского совета и всего государства решали не покалеченный интриган и амбициозный еретик, а сила куда более великая.
Альбумус оживился.
— Интригует. Что вы предлагаете?
— Божий суд, — криво улыбнулся канцлер. — Если его величество Креспий — подарок Хранителя, как вы утверждаете, то его судьбу и судьбу всего его окружения властен определять лишь Хранитель.
— Божий суд! — выкрикнули из толпы.
— Да, — подхватили следом. — Пусть бог решит, кто прав!
— Пусть совершит чудо тот, чьё дело правее!
Демос в упор уставился на Альбумуса:
— Ваше слово?
— Хорошая идея, — ответил мятежник. — Что может быть лучше публичного разрешения нашего спора?
«Твоя лживая башка, отделённая от тела. Но рано».
