Расчет Чаши был безупречен. Ей доставалось все самое сильное и при этом настолько невменяемое, что обмануть его не составляло никакого труда.
Нечто древнее, жуткое, во веки веков развоплощенное, рвалось обратно, к свету и жизни. Рвалось, жадно впитывая в себя крохи чужого могущества. Становясь все сильнее… сильнее… сильнее…
Архимагу и во сне бы не приснилось, что он вовсе не могущественный вершитель судеб и потрясатель основ, а всего лишь необходимый для чужого воплощения последний глоток вожделенной Силы. Архимагам никогда такое не снится.
Архимагу не раз случалось поглощать кого-то другого, разных там неугодных магов и прочих убогих тварей, но вот чтобы поглотили его самого…
Архимаг даже закричать не смог. Он медленно падал куда-то вглубь себя самого, чувствуя, как его прежняя форма наливается невероятной и стремительной силой Чаши, как его прежнюю оболочку обживает и обминает под себя ее новый владелец, а он… он… он… Силы у него больше нет, тела тоже, Архимагом он быть перестал, предав свой орден, имени у него и вовсе никогда не было… нечто бессильное, бестелесное и безымянное падало в какую-то невыразимую бездну… он бы закричал от ужаса и тоски…
Кричать было нечем…
Удар в челюсть вернул ему ощущение себя самого! Хороший такой удар в челюсть!
«Как же это восхитительно – снова быть! Я даже прощу этого… того, кто меня ударил… Испепелять – не стану. Поглощать – не стану. Руки-ноги переломаю, язык вырву, чтоб не трепал где ни попадя, что Архимага посмел ударить, и пусть живет».
«А интересно, куда это я попал? Если я уже не в своем теле, то тогда в чьем? Проклятая Чаша похитила мою силу, мое тело. Ничего. Опять найду какой-нибудь орден, вновь стану Архимагом и отомщу. Страшно отомщу».
– Ну наконец-то! – радостно сказал кто-то. – Заждались мы тебя здесь…
Архимаг открыл глаза и тут же вновь их закрыл. Какой кошмар! Он продолжал пребывать внутри себя самого, поглощенный жуткой магией Чаши Тьмы, вот только он тут был не один.
Их было много. Очень много.
Еще два удара, сильней прежнего, обрушились на него.
– Уй! – обиженно взвыл Архимаг, прикусивший язык и губу одновременно. – Вы фто феретесь?!
– В очередь, – крикнул кто-то. – Не толкаться! Магию не применять! Иначе этого поганца на всех не хватит!
Архимаг содрогнулся от ужаса. Очередной удар, на сей раз по носу, сильный, безжалостный, до крови.
– Больно! – простонал Архимаг, закрывая лицо руками.
– Ну что ты, – тут же возразили ему. – Разве это больно?
– Погодите, – вмешался кто-то другой. – Дайте же ему понять, что происходит, а то эдак неинтересно…
Удары прекратились, и вновь открывший глаза Архимаг узрел перед собой дли-и-инную очередь. Все те, кого он когда-то поглотил… один за другим… один за другим…
Архимаг заскулил от страха.
– Ты понял, – удовлетворенно сказал кто-то. – Умереть здесь, конечно, невозможно, но морду мы тебе набьем так, как тебе и не снилось.
Пылающие яростью черные маги один за другим надвинулись на него.
– В очередь! – в ужасе закричал Архимаг. – В очередь, иначе от меня ничего не останется и на всех не хватит! И это… магию не применять!
Зыблющееся пространство вокруг сотряслось от омерзительного грохота. Это смеялись черные маги.
* * *
– Мы так и будем ходить, взявшись за руки, не позволяя себе ничего большего, нежели поцелуи?! – возмущенно спросила Агрэтта Илсене у Винка Соленые Пятки.
– До конца войны – да, – спокойно ответил он. – Так и будем.
– А я сейчас хочу! – обиженно протянула девушка. – Сейчас, понимаешь?
– А я запрещаю, – вздохнул Винк. – Думаешь, мне самому не хочется?
– Но… почему? – спросила она. – Почему мы обязаны ждать конца войны?
– Потому что беременных разведчиков не бывает, – ответил Винк Соленые Пятки. – А ты – слишком ценная боевая единица, чтобы таким образом выводить тебя из строя.
– Подхалим, – буркнула девушка, в глубине души очень довольная, что ее обозвали «ценной боевой единицей». Такое небось кому попало не скажут.
– Подхалим? Вот еще! – фыркнул Винк Соленые Пятки. – Ты же знаешь, я комплименты говорить не в состоянии. Слишком много я их произнес в свое время. Так что похвалу прими как данность, а в остальном – терпи. Любая война когда-нибудь кончается, и конец этой не за горами.
– А твой командир со своей королевой? – все ж таки возразила Агрэтта. – Они по ночам такое вытворяют… мимо палатки не пройти, аж дрожь по всему телу.
– А им можно, – ответил Винк. – Более того – нужно. Для короля ведь главное что? Чтоб наследник был. Он и без того чудесит, наш Эруэлл. Норовит то в бою вперед всех вырваться, то и вовсе в индивидуальный рейд уйти. А убьют его – и вся эта идея в клочья разлетится. Один Линард ее не удержит.
– Наследник – это да, – кивнула Агрэтта. – Это я понимаю.
– Было бы странно, если бы ты, наследница знатного рода, этого не понимала, – заметил Винк Соленые Пятки. – Как будущая графиня ты должна…
– Не хочу быть графиней, хочу быть твоей женой, – вздохнула девушка.
– Думаю, это совместимо, – подмигнул Винк Соленые Пятки. – Нужно лишь немного подождать. Вот забьем господина Архимага…
Девушка только вздохнула.
* * *
Близится ночь, и в Башне стоит синий сумрак.
Ночь наползает неторопливо, пропитывая собой мир. Радужные видения и сиреневые стоны переполняют эту ночь, смешиваясь с тайной магией, что от века струится вдоль всех ветров и дорог, шагает по рекам и берегам озер, улыбается открытыми глазами луж и бархатными ресницами звезд, шепчет травой…
Кто может сказать, что все это значит? Разве что сны…
– Мир еще никогда до такой степени не походил на ножны, – сам себе под нос бурчит Зикер Барла Тол-лен, из угла в угол расхаживая по своему кабинету. – И я знаю, что за меч будет выхвачен из этих ножен. Знаю, чьей руке выпадет честь это сделать. Вот только… хватит ли у нее сил? Даже если мы все поможем, даже если все-все навалимся – хватит ли?
И вновь он ходит из угла в угол, раздумывая, прислушиваясь к мирозданию…
Закатным серебром мерцает магический шар. Под чуткими пальцами Тенгере клубятся линии реальности.
– Это уже… не Архимаг, – отрываясь от шара и озадаченно глядя на учителя сказал Тенгере. – Это кто-то другой.
– Другой?! – тихо спросил Зикер.
– Другой, – кивнул Тенгере. – И убивать его сейчас ни в коем случае нельзя!
– А не убьем, так он весь мир сожрет, – буркнул Зикер. – Нельзя его в живых оставлять, кем бы он ни стал, окаянный…
– Сожрет, – кивнул Тенгере. – Не совсем весь, но то, что останется – не устоит.
