Глаза Сенедры на мгновение вспыхнули и тут же сузились.
— Ох, Гарион, как ты умен, — с сарказмом сказала она. — Не надо со мной как с маленькой.
— Хорошо, не буду, — ласково согласился он, поставив чашку на столик рядом с кроватью. — Наверное, надо дать чаю немного настояться.
— Он может настаиваться хоть год, если это ему нравится. Я не собираюсь его пить.
Гарион вздохнул.
— Мне очень жаль, Сенедра, — произнес он с искренним сожалением, — но ты не права. Тетушка Полгара сказала, что тебе нужно пить по чашке каждые два часа. И пока она не даст мне других указаний, именно это ты и будешь делать.
— А если я откажусь? — Она была настроена воинственно.
— Я сильнее тебя, — заметил он.
Ее глаза расширились от удивления.
— Но не собираешься же ты заставить меня пить насильно?
Гарион помрачнел.
— Мне бы очень этого не хотелось.
— Но ты способен на это, правда? — произнесла она с упреком.
Он на мгновение задумался, затем кивнул.
— Возможно. Если мне прикажет Полгара.
Она долго молча смотрела на него.
— Ну, ладно, — произнесла она наконец. — Давай мне этот вонючий чай.
— Он вовсе не так плохо пахнет, Сенедра.
— Так почему же тогда ты сам его не пьешь?
— Потому что это ты больна, а не я.
Еще некоторое время она продолжала высказывать ему все, что она думает о чае, и о нем, и о своей постели, и об этой комнате, и вообще обо всем белом свете. Излагала все очень красочно и очень пылко, иногда на незнакомых ему языках.
— Что это за крик? — спросила Полгара, входя в комнату.
— Я терпеть не могу эту отраву! — почти взвизгнула Сенедра и, размахивая чашкой, пролила все ее содержимое.
— Тогда бы я не стала пить, — спокойно посоветовала Полгара.
— Гарион говорит, что, если я не выпью этот чай, он вольет его мне в глотку.
— А, так ведь это же вчерашнее указание, — сказала Полгара, взглянув на Гариона. — Разве я не сказала тебе, что сегодня оно изменилось?
— Нет, — ответил тот. — Ты ничего подобного не говорила. — Он произнес фразу ровным тоном и был рад, что ему это удалось.
— Извини, пожалуйста. Я, должно быть, забыла.
— Когда я могу встать с постели? — спросила Сенедра.
Полгара посмотрела на нее с удивлением.
— Когда захочешь, моя милая, — сказала она. — Я, собственно, зашла, чтобы спросить, не хочешь ли ты позавтракать вместе с нами.
Сенедра села на кровати. Ее глаза были похожи на маленькие камушки. Она медленно повернулась, смерила Гариона ледяным взглядом, а потом высунула язык и довольно долго оставалась в этом положении.
Гарион повернулся к Полгаре.
— Премного благодарен.
— Ты несправедлив, мой милый, — тихо сказала она, посмотрев на побледневшую от злости маленькую королеву. — Сенедра, тебе никогда не говорили в детстве, что нет ничего невежливее, чем показывать язык?
Сенедра широко улыбнулась.
— Ну как же, госпожа Полгара, конечно же говорили. Поэтому я делаю это только в особых случаях.
— Я, пожалуй, пойду прогуляюсь, — сказал Гарион, ни к кому конкретно не обращаясь. Он подошел к двери, открыл ее и вышел.
Несколько дней спустя Гарион сидел в одной из гостиных на женской половине, где жили он и все остальные. Обстановка комнаты удивительным образом говорила о том, что она предназначалась для женщин. Мебель обита нежно-розовой тканью, а на широких окнах прозрачные занавески бледно-лилового цвета. За окном белел снегом сад, вокруг которого кольцом замыкались высокие крылья дворца. В украшенном полукруглой аркой камине весело поблескивал огонь, а в другом конце комнаты в затейливо отделанном гроте, густо поросшем мхом и папоротником, струился фонтан. Гарион сидел, задумчиво глядя на пасмурное полуденное небо пепельно-серого цвета, из которого сыпались белые крупицы — ни снег, ни град, а нечто среднее, — и внезапно понял, что тоскует по Риве. Как странно, что вот здесь, на другом конце света, ему пришло это в голову. Раньше при словах «тоска по дому» ему вспоминалась ферма Фалдора — кухня, широкий двор, кузница Дарника — и все другие, милые сердцу вещи. А теперь, оказывается, он тосковал по изрезанному бурей побережью, по мрачной крепости, нависающей над лежащим под ней хмурым городом, и по белым от снега горам, неподвижно застывшим на фоне черного непогожего неба. В дверь тихо постучали.
— Да? — рассеянно произнес Гарион, даже не оглянувшись.
Кто-то робко открыл дверь.
— Ваше величество… — произнес смутно знакомый голос.
Повернув голову, Гарион через плечо поглядел на вошедшего — лысого круглолицего человека. Одежда его была коричневого цвета — простая и практичная, — хотя, несомненно, дорогая, а тяжелая золотая цепь на груди свидетельствовала о том, что он не просто мелкий чиновник. Гарион нахмурился.
— Мы, кажется, уже встречались? — спросил он. — Вы ведь друг генерала Атески, м-м…
— Брадор, ваше величество, — подсказал круглолицый. — Министр внутренних дел.
— Ах да. Теперь припоминаю. Входите, ваше превосходительство, прошу вас.
— Спасибо, ваше величество. — Брадор вошел в комнату и подошел к камину, протягивая руки к огню. — Мерзкий климат, — произнес он, поеживаясь.
— Вам нужно провести зиму в Риве, — сказал Гарион, — хотя как раз сейчас там лето.
Брадор посмотрел в окно на заснеженный сад.
— Странное это место, Хтол-Мургос, — сказал он. — Вот кажется, что у мургов все сделано на редкость безобразно, но ведь есть здесь и комнаты, подобные этой.
— Я думаю, что безобразным все делалось в угоду Ктучику и Таур-Ургасу, — ответил Гарион. — На самом деле мурги, вероятно, немногим отличаются от всех остальных.
Брадор рассмеялся.
— В Мал-Зэте такую точку зрения почтут за ересь, — сказал он.
— В Вал-Алорне многие тоже рассуждают подобным образом. — Гарион взглянул на чиновника. — Насколько я понимаю, это не просто визит вежливости, — сказал он. — О чем вы думаете?
— Ваше величество, — сказал Брадор, сразу сделавшись серьезным. — Я непременно должен поговорить с императором. Атеска попытался организовать нашу встречу перед отъездом в Рэк-Веркат, но… — Он беспомощно развел руками. — Не могли бы вы поговорить с ним? Дело не терпит отлагательств.
— Вряд ли, Брадор, я смогу вам помочь, — ответил Гарион. — В данный момент он, вероятно, меньше всего желает видеть меня.
— Как так?
— Я рассказал ему нечто такое, чего он не хотел слышать.
Брадор в отчаянии опустил голову.
— На вас была моя последняя надежда, ваше величество, — сказал он.
— А в чем дело?
Брадор неуверенно огляделся, чтобы удостовериться, что в комнате никого больше нет.
