Скорее следуя устоявшейся привычке, чем из уважения к традициям — а может быть, и по иной причине, самому Феликсу неизвестной — но так или иначе, Феликс, в отличие от большинства героев, посещал церемонию ежегодно и знал вступительную речь Сигизмунда практически наизусть. Он расслабился, позволяя знакомым словам обтекать сознание, и предался любимому развлечению: рассматривать будущих студентов и строить предположения об их дальнейших судьбах.
— …лучшие представители молодежи всех городов Метрополии, изъявившие желание поступить в Школу героев… — продолжал бубнить Сигизмунд.
Первым делом Феликс вычленил из числа «лучших представителей молодежи» крысоподобных типчиков, никак не попадающих под определение «молодежи», не говоря уже об эпитете «лучшие», применимом к ним разве что с добавкой «из худших». Обитатели сумеречного мира воров и убийц поступали в Школу регулярно, с завидным упорством стремясь к повышению квалификации и мечтая приобрести навыки, столь необходимые в их ремесле. Мечтам было не суждено оправдаться: подобная мразь редко задерживалась в Школе дольше, чем на неделю.
— …что являет собой достойный пример для всех тех…
Следующими кандидатами на отчисление Феликс определил двух девиц, переодетых в мужское платье. Срок их пребывания в Школе варьировался от трех недель до одного семестра. Со слов Сигизмунда Феликс знал о курьезном случае, когда одна крайне туго соображающая особа женского пола доучилась до второго курса, прежде чем до нее дошло, на какую жизнь она себя обрекает. Эти девицы вроде поумнее, поэтому сбегут раньше.
— …должен напомнить, что этим вы навсегда лишаете себя права носить фамилию, титул и даже национальность…
Еще одним непременным элементом группы риска были дети богатых родителей. Избалованные барчуки и непокорные наследники громких фамилий, вопреки воле родителей избравшие полный опасностей путь… ну и так далее. Их шансы пройти обучение до конца равнялись одному из десяти. Этим одним, скорее всего, должен был стать Андреас, сын главы Цеха механиков — тот самый мальчик, которого Феликс учил с какой стороны надо браться за меч.
— …поэтому еще раз повторю: если кто-то из вас не чувствует в себе сил и готовности ступить на тяжелый жизненный путь героя, он может прямо сейчас, немедля покинуть это здание, и вернуться к обычной…
Итак, кто же оставался? Патрик и Себастьян, вне всяких сомнений. Субтильный юноша, предположительно — внук Абнера, с насупленно-упрямым выражением лица. Два здоровенных увальня, лица которых ни разу не омрачала даже тень мысли. Неопределенного возраста субъект, одетый подчеркнуто скромно, и умудряющийся даже сидеть с кошачьей расслабленностью (из таких вот людей без прошлого, но с хищными повадками, выходили очень живучие герои). Трое широкоплечих братьев-близнецов, вертящих головами с ошарашенным видом провинциалов, впервые попавших в Столицу. Плюс Андреас. Всего десять человек. Из полусотни желающих. Не так уж мало… Но вопрос еще и в том, кто из них сможет вернуться живым из первой командировки?
— Долго он будет трепаться? — не выдержал Бальтазар.
— Три минуты и сорок секунд, — ответил Феликс.
— Откуда такая точность? — громче, чем следовало, удивился Дугал.
На них зашикали.
— Сейчас он выпьет воды, — шепотом предрек Феликс, — а потом скажет: «От одного хочу вас предостеречь — не презирайте тех, кто бежит».
Сигизмунд выпил воды и сказал:
— От одного хочу вас предостеречь — не презирайте тех, кто бежит. Запомните раз и навсегда, ради них вы будете жить и ради них вы будете умирать. Не всем дано сражаться со Злом, и те, кто выбирает бегство…
— Блеск! — восхитился Дугал. — Как ты это сделал?
— Магия, — пробурчал Феликс. Он не любил фамильярности и людей, быстро переходящих на «ты».
— Ну да? — отвесил челюсть Дугал. — А! Шутишь… Ха-ха, магия, здорово ты меня купил!
— Господа, — обернулся сидящий спереди герой. — Вас не затруднит заткнуться?
— Чего?! — привстал шотландец.
— Сядь, идиот! — рыкнул Бальтазар.
— Тише вы. Осталось всего две с половиной минуты. Не можете потерпеть такую малость?
Раздосадованный посторонним шумом Сигизмунд опять постучал в гонг и перешел к финальной части своей речи.
— …могу только пожелать вам успеха на выбранном поприще, — сказал он и обвел притихший амфитеатр чуть растерянным взглядом. Зрители, очевидно, ждали продолжения, и тогда Сигизмунд конфузливо пояснил: — Все…
«Говорил я ему, концовку надо доработать», — подумал Феликс.
Банкетного зала в Школе не было сроду, и потому столы накрыли во дворе. Двор, вымощенный каменными плитами, в щели между которыми пробивалась пожухлая трава, был с трех сторон стиснут стенами здания, а четвертой — обращен к городскому парку. Там, за невысокой оградой, шумели кроны столетних вязов и слышались далекие отзвуки фестиваля; стены Школы угрюмо молчали и слепо таращили темные пятна окон, а над головами по чернильному небу проплывали пепельные комки облаков. Посреди всего этого осеннего уныния двор казался чужеродным островком света, музыки и праздника. Гирлянды на деревьях и китайские фонарики, расположенные порой в самых неожиданных местах, разгоняли вечернюю мглу, струнный квартет веселыми мелодиями пытался побороть монотонный вой ветра, ароматы еды и вина кружили голову… Господа герои, попадая во двор по широкой и низкой — всего три ступеньки — лестнице, по обе стороны которой восседали каменные львы, первым делом набрасывались на закуски, доводя до нервного тика официантов и поварят, присланных из лучших ресторанов Столицы, и опустошая емкости с алкоголем быстрее, чем их успевали наполнять. Официанты пребывали в ужасе: ведь вереница героев, вытекающая из недр здания, и не думала иссякать!..
Феликс сидел на постаменте одного из каменных львов и пытался прийти в себя. Ему стало дурно еще в амфитеатре, когда он, сразу по окончании речи Сигизмунда, спустился на арену, чтобы влиться в толпу героев, стремящихся поскорее выбраться из душного зала. То ли от духоты, то ли от столпотворения, а может — и от того, и от другого, но он вдруг почувствовал, как воздух сгустился, стал вязким и липким, а под ложечкой засосало от предчувствия надвигающейся беды. Сердце кольнуло чем-то тупым и ржавым, в глазах потемнело, но Бальтазар уже подхватил его под локоть справа, а Дугал — слева, и вдвоем они вывели его наружу и усадили около льва. Дугал сразу отправился на поиски лекарства, крепостью сорок градусов и выше, а Бальтазар тактично осведомился, как он себя чувствует. Феликс сказал, что уже все нормально, и попросил оставить его в одиночестве, а заодно утихомирить шотландца и вообще — не привлекать лишнего внимания к этому досадному недоразумению. Бальтазар послушался, и теперь Феликс мелкими глотками втягивал холодный воздух, утирал испарину с разгоряченного лица и прислушивался к глухим, как сквозь вату, ударам сердца.
