Но определить, где же все-таки находится это странное место, Барабину за весь день так и не удалось.
Наводящие вопросы прояснили кое-что, но далеко не все.
Барабин окончательно и бесповоротно установил, что войско короля Гедеона приближается к Таугасу не на бронетранспортерах и грузовиках, а на лошадях и верблюдах, что в составе этого войска есть арбалетчики, но нет автоматчиков, и что для оповещения о своем приближении король использует не радио и спутниковый телефон, а гонцов и глашатаев.
Эта информация говорила очень много о характере королевства, но совсем ничего о том, где оно находится.
А предположения самого Барабина на этот счет были так далеко за рамками разумного, что если бы он высказал их вслух среди коллег, то те наверняка бы решили, что его надо срочно лечить электрошоком.
— Отставить фантастику! — то и дело командовал себе Барабин, но внутренний голос гнул свое, загоняя Романа в дебри колдовства, телепортации и темпоральных переходов.
Если бы Барабина поставили перед выбором между путешествиями во времени и в пространстве, то он, пожалуй, выбрал бы второе. Наверное, сказывался житейский опыт.
Жизнь подсказывала, что в пространстве, куда бы тебя ни занесло, всегда есть шанс вернуться.
А время течет с постоянной скоростью и только в одном направлении, и хотя иногда высказываются также и противоположные мнения, они, увы, не подтверждаются житейским опытом.
Но увы, никто Романа перед выбором не ставил. Его просто колданули без спросу и закинули черт знает куда. И черта, который это знает, не было под рукой, чтобы спросить.
А местные жители ни черта не знали или не хотели говорить. А может, не понимали вопросов.
Трудно разговаривать на ломаном языке о сложных абстрактных вещах. «Энд оф экумене» Барабин с грехом пополам перевел, как «край земли», но на этом дело застопорилось.
Мучительные попытки правильно произнести слова «world» и «earth» на местный манер ни к чему не привели. Роман чуть не вывихнул язык, но его все равно не поняли.
Зато на вопрос, какой сейчас год, ему охотно ответили:
— Шестьсот шестнадцатый.
616-й год. Но не от Рождества Христова, потому что местные не знали, что это такое.
Не зря говорил Энштейн, что все в мире относительно. Без точки отсчета любое знание бесполезно.
А точки отсчета не было.
Барабин делал заходы с разных сторон, пытаясь узнать, совпадает ли местное название планеты с обозначением земли в каком-нибудь из известных ему языков. Совпадение дало бы хоть какую-то точку отсчета.
А несовпадение ничего бы не дало. Оно отнюдь не означало бы, что эта планета — не Земля, потому что в принципе Землю можно обозвать как угодно.
Барабин не знал, как Земля называется на хинди или суахили. Да что там экзотическе языки. Он стал вспоминать, как она зовется по-французски — и не вспомнил.
А окончательно Роман прекратил это самоистязание, когда, повторив несколько раз подряд слово «планета», услышал в ответ исчерпывающее объяснение, что планеты — это плоды одного огромного дерева. А может, семена этих плодов.
Точно он не понял, а переспросить побоялся, потому что если планеты — это плоды, то следующая остановка — сумасшедший дом.
И только одна назойливая мысль продолжала зудеть под черепной коробкой, не давая покоя.
Как будет «земля» по-французски, он не знал, да и забыл — а вот как это будет по-испански, нечаянно вспомнил.
La tierra.
А происходит это слово от латинского «terra».
И что-то знакомое почудилось Барабину в этом сочетании звуков. Нечто такое, что он не раз слышал в последние часы.
Ну конечно! Terranian.
Так называются те самые глупые терранцы, которые живут в благословенной стране Фадзероаль. В стране отца всего.
Или может быть, Фадзероаль — это «страна всех отцов»?
Страна предков.
Но если Земля — это страна предков, то где же черт возьми, находится королевство Баргаут? Тридевятое царство, в котором живут потомки.
На этом месте Барабину захотелось подышать свежим воздухом, дабы прочистить мозги.
На дворе уже стемнело, и небо было усыпано звездами. А среди звезд сияли, как ни в чем не бывало, две луны. И списать это на неумеренное употребление алкоголя не было никакой возможности.
Во-первых, Барабин пил очень осторожно, дабы не потерять боеготовность. Заговоренная крепость — это конечно хорошо, но бдительность никогда не помешает.
А во-вторых, из двух лун одна была большая и белая, а другая — маленькая и красная. А привычной глазу средней и желтой не было и в помине.
И как ни странно, в первую секунду Барабин этому обрадовался. Потому что две луны означали перемещение в пространстве, а не во времени.
А в пространстве, как бы далеко тебя ни занесло, всегда есть шанс вернуться.
К ночи деревенский староста с сединой в бороде совсем осмелел, и вышел из дома вслед за Романом.
Барабин пялился на разноцветные луны с видом грустного волка, который собирается завыть. Но меньшая из них, красная, висела совсем низко над горой, и староста подумал, что гость любуется на горные вершины.
— Я знаю все народы в этих горах, — сказал он негромко. — Какие из них ты истребил?
Барабин вздрогнул и обернулся.
— Что? — переспросил он.
— Гват фолкес ис эрасет би йоу? — терпеливо повторил староста, употребив на этот раз другое слово — «фолк», а не «пеопель».
Тут до Барабина наконец дошло, в какое заблуждение он случайно ввел жителей деревни Таугас и почему его принимают здесь с таким страхом и почтением. Даже несмотря на то, что он все-таки терранец.
В последнем Барабин теперь не сомневался. Но решил никому об этом не говорить.
Отношение местных жителей к выходцам из страны предков настораживало, если не сказать больше. За прошедший день не только Сандра, но и другие не раз говорили о том, что все терранцы — идиоты.
Странное, прямо скажем, отношение к предкам. Если, конечно, не вспоминать о том, что мы нередко называем выжившими из ума родных своих бабушек и дедушек, впадающих в старческий маразм.
Но у крестьян из королевства Баргаут была другая логика.
— В стране Фадзероаль всем хорошо, — говорили они. — А от хорошей жизни люди глупеют.
Ага!
Вас бы на денек в эту благословенную страну предков. Особенно в ту ее часть, которая называется Россией. Хлебнули бы хорошей жизни от души.
Барабин представил себе председателя сельсовета в российской глубинке, который широким жестом предлагает гостю на выбор семь своих гейш в собачьих ошейниках, и с ним чуть не сделалась истерика.
А староста деревни Таугас все ждал ответа на свой вопрос. То ли его снедало праздное любопытство, то ли у него был свой особый интерес — но только ему отчего-то очень важно было знать, какие из горных народов уже истреблены, а какие еще нет.
