Однако они были грабителями. Или замешаны в чем-то незаконном, причем в таком, что, не раздумывая, готовы были пожертвовать ради этого жизнью. Здесь был какой-то мотив, который не сразу бросался в глаза… не больше, чем в случае с нашей конторой. Полиция явно собиралась списать его как работу пьяниц, наркоманов или подростков, которые просто случайно на нас наткнулись, не нашли ничего стоящего, чтобы украсть, и в отместку разгромили весь офис. Они будут держать ухо востро, но…
Этого я принять не мог. Глодавшая меня тревога становилась все сильнее, темнее, крепко вцепившись в меня и следуя по пятам. Она маячила за всеми моими мыслями, хотя оставшаяся часть дня должна была прогнать ее – день был суматошный, но ободряющий. Наш офис заполнило что-то вроде маленькой весны, когда воздух стал сосновым и острым от дезинфектантов, затем – пьянящим и цветочным – от ароматизированного полироля, и, наконец, – прохладным, чистым и нейтральным, когда включился кондиционер; где-то на заднем плане жизнерадостно трещали телефоны, как яркие насекомые, жужжали и стрекотали принтеры, восстанавливая нашу отчетность в твердые копии. Нормальная жизнь распускалась, как нетерпеливый росток, наливалась и расцветала в обычный статус-кво, яркий, как подсолнечник. Ее ровная скорость была, пугающей, это было так, словно мы смотрели быстротекущий фильм; у нас здесь был хорошо отлаженный бизнес и компетентная рабочая сила. Это должно было ободрить меня. Но не ободрило.
Два взлома, от которых никуда не денешься, оба странно бессмысленные – с одним связующим звеном, а именно – мной. Эта идея мне ни капельки не нравилась, я не мог найти в ней никакого смысла. Предположим, меня в тот вечер действительно преследовали, – но я добрался до своей машины и был таков. Ни одна машина не следовала за мной от Тампере и даже от Дунайской улицы. Они могли запомнить номер, но как-то я не очень представлял себе их использующими полицейский компьютер, чтобы меня выследить. И потом им надо было следить за мной не только до дома, но и до офиса на следующий день; к чему такие хлопоты? Зачем врываться в офис, когда они могли добраться до меня дома? Нет, это была безумная идея, но безумная или нет, она все глубже застревала в моем мозгу. Если бы я смог найти способ вычислить эти два инцидента, найти какое-то разумное объяснение для одного или другого…
Начнем сначала. Modus operandi [3]. Налет на офис должен быть быстрой и хорошо спланированной операцией с целью нанести как можно больший ущерб, не привлекая внимания. Зато другой – нет; на самом деле трудно придумать более грязную работу. Что затевали налетчики, врываясь таким образом в переднюю дверь под ничтожнейшим предлогом? Зачем кому-то вообще вламываться таким образом на склад, да еще с убийством в придачу, причем прямо на улице, хотя чуть-чуть сообразиловки – и они могли проделать все это при закрытых дверях? Как будто… почти словно они хотели обставить все так, чтобы ни у кого не вызвало сомнений, что это ограбление. И без зазрения совести прибавить к этому человеческую жизнь для пущей наглядности.
Вот теперь ЧТО-ТО вырисовывалось. Я встречался с такими случаями, когда кто-то пытался использовать взлом… чтобы что-то объяснялось именно взломом. Нечто, чего не было, но должно было быть. Или нечто, что было, но не должно…
– Господи, да!
Я не удержался от восклицания вслух. По моей коже пробежал холодок уверенности. Я нашел мотив, который искал.
Из-за вновь сияющих чистотой столов изумленно поднял голову Дэйв, погруженный в проверку своих восстановленных записей:
– Чего у тебя там?
– Ничего. – Мне хотелось вскочить и бежать. Я заставил себя успокоиться и держаться естественно; и все же у меня могло быть не так уж много времени. Если все это мне действительно не приснилось… – Просто снова завелся из-за этого налета. Так бессмысленно, черт побери. Или кажется, что бессмысленно. Но иногда за такими вещами есть скрытый мотив.
– Понял. – Дэйв откинулся и постучал по своей пачке сигарет. К моему облегчению, они у него кончились. – Проклятие! Вроде той тонны гашиша, которую надо было вытащить из груза шерсти до того, как он выйдет из заклада, и при этом как-то объяснить дыру, которая останется, – так они инсценировали взлом…
– Именно. Здесь, конечно, не могло быть такого. Тут много не утащишь – с коносаментами.
– Может, стоит попробовать! – ухмыльнулся Дэйв, роясь в карманах пиджака. – Устроить старушке Джемме хороший удар! Ага… – и он сорвал целлофан с новой черно-золотой пачки.
Я поднялся:
– Если ты намерен зажечь еще один из этих гвоздей для гроба, я ухожу. Уже поздно, и ты, по-моему, уже доконал меня ими за день. Ты что, никогда не слышал о пассивном курении? Если я схвачу рак, подам на тебя в суд.
– Валяй, парень! А я заявлю, что меня довел до этого бездушный босс, который свалил пораньше и бросил меня здесь со всем этим. В буквальном смысле!
– Нехорошо так говорить о Барри! – с упреком сказался. Эта шутливая перепалка давала мне прекрасное прикрытие для ухода, а пораненная рука была хорошим поводом для того, чтобы уйти раньше остальных, даже в этот боевой вечер. Когда Клэр помогала мне надеть куртку, я вздрогнул – и это была не игра.
– Ох, прости… Послушай Стив, хоть раз будь разумен. – Ее чистые глаза смотрели на меня с выражением, которого я не мог распознать, почти так, словно она прекрасно видела лихорадочную тревогу, которую я пытался скрывать. И, черт побери, она снова покусывала палец. – Давай, я отвезу тебя домой. Иди…
Этого мне только не хватало.
– Не суетись! Я просто немного устал, вот и все – так же, как и ты. Ты тоже поскорее выбирайся отсюда. Скоро уже будет завтра.
Прощание Джуди было даже еще более сочувственным, чем накануне. Но как только я вышел за дверь, я едва удержался, чтобы не броситься бегом к машине.
Я рванул по направлению к дому, злясь на то, что попал в самый час пик; я несколько раз глупо рискнул, перепрыгивая через бордюры, потому что ехал я не домой, и могло быть уже слишком поздно. Мне надо было сообщать Джипу, и быстро, а я и так уже допустил, что одни сутки была упущены. К тому времени, когда я добрался до Дунайской улицы, солнце уже скрылось за высокими зданиями, и я мчался в гущу теней. Здесь все выглядело обыденным, как никогда, за верхушками крыш не было никаких мачт. Меня мучили сомнения, но я продолжал ехать вперед.
Шины моего автомобиля настойчиво, как барабан, стучали по булыжнику, звук эхом отдавался среди бурых потрескавшихся стен. Я свернул на Тампере – вид у нее был такой, словно там так и летала все та же грязная бумага, но в этот раз я не стал останавливаться. Мне казалось, я сообразил, в какой стороне должны быть доки, но, как выяснилось, все было не так просто. Улица с односторонним движением погнала меня метаться, как мячик, по туманным безликим боковым улочкам, и я потерял дорогу так же, как тогда, когда бродил здесь пешком. Часто я проезжал мимо узкого поворота, и мне казалось, что там, дальнем конце, я что-то видел краем глаза, но когда я сворачивал на следующем, оказывалось, что он беспросветно ведет кругом и в другом направлении. Либо я притормаживал, разворачивался и въезжал в тот поворот, что казался мне нужным, но обнаруживал только, что отблеск света, который я принял за море, был отражением света, проникавшего из зашторенного окна, а красная вспышка, так похожая на вывеску таверны, оказывалась лишь забытой старой афишей, хлопавшей по стене. Когда, наконец, одна такая улочка выплюнула меня на более широкую дорогу, которую я заметил раньше, оказалось, что это все та же Дунайская улица, только значительно дальше за улицей Тампере. А там, под сияющим рыжим уличным фонарем, висела блестящая новенькая бело-коричневая вывеска для туристов, которую в свой первый приезд сюда я мог бы увидеть, только если бы проехал дальше: К ГАВАНИ.
