— Сладкая Горечь, — сказал Стив, — пожалуйста, милая, ты слышишь меня?
— Я явно была не единственной, кто волновался по поводу ее состояния.
— Сладкая Горечь, — сказала я, — ты хочешь быть со Стивом?
На ее крошечном личике появилось сосредоточенное выражение, и, наконец, она кивнула.
— Хорошо, — сказала я. — Я должна помочь тебе быть со Стивом так, как ты
хочешь быть с ним.
Ее лицо постепенно разлаживалось. Через гнев просачивалось все
больше ее адекватной личности, проявляясь в ее глазах и на хорошеньком
личике. Нож выпал из ее руки, лязгнув на полу, капли крови брызнули в
стороны, попав и на мою юбку. Я приложила все усилия, чтобы не
вздрогнуть. И это было не из-за крови, а от мысли, что стало с Джулианом.
Она перевела взгляд со своих рук на упавший нож и завизжала. Только
так можно назвать этот звук. Это был один из худших звуков, которые я
когда-либо слышала от кого-либо. В нем было отчаяние, мука и
безнадежность. Если христианский ад существует, то люди там должны
были кричать именно так.
— Стив, Стив, что я наделала? Что ты позволил мне сделать? Я просила тебя
не давать мне причинять ему боль.
— Сладкая Горечь, это ты?
— Пока да, — сказала она и посмотрела на меня. На ее личике была усталость.
— Ты не можешь сделать меня большой, не так ли?
— Я могла бы попробовать, но нас должна благословить Богиня.
— Здесь нет благословения, — сказала она. — Богиня больше не говорит со
мной. — Она приземлилась на пол и посмотрела на мне. Она была обнажена,
но настолько залита кровью, что я не поняла этого, пока она не оказалась
совсем рядом. Что она сделала с Джулианом? Дойл и другие уже в доме?
Они спасли Джулиана?
Она протягивала свою руку мне. Я встала на колени.
— Мерри, не уверен, что это хорошая идея, — сказал Рис.
— Опусти пистолет, — сказал Баринтус.
Мужчины продолжали говорить об оружии, но для меня мир сузился до
крошки, облитой кровью и стоящей на ковре. Я предложила ей свою руку,
и она обхватила своей ладошкой мой палец. Она попыталась
воспользоваться гламором, но у нее действительно было недостаточно
для этого силы. Словно она получила свой внешний вид от отца
крошки-феи, но ее магия была от брауни. Это было так несправедливо.
— Ты не можешь спасти нас, — сказала она.
— Сладкая Горечь, она сделает тебя большой. Мы сможем быть вместе.
— Я знаю, что со мной твориться что-то ужасно неправильное, — сказала она
и была спокойной, пока говорила это.
— Да, — сказала я. — Уверена, что любой судья оправдает тебя, признав
психическое расстройство.
Она улыбнулась, гладя на мой палец, но эта улыбка не была счастливой.
— Теперь я вижу вторую часть себя. Она хочет делать такие ужасные вещи.
Не знаю, сделала я это или только думала сделать. — Она снова погладила.
— Она, вторая во мне, хочет, чтобы ты сделала ее большой, но как только ты
это сделаешь, она хочет вырезать младенцев из тебя и танцевать в твоей
крови. Я не могу остановить ее, понимаешь?
Я уставилась на нее, пытаясь сглотнуть колотящееся в горле
сердцебиение.
— Понимаю.
— Хорошо. А Стив не понимает. Не хочет верить.
— Верить во что? — Спросила я.
— Уже слишком поздно. — Она улыбнулась грустной, усталой улыбкой, которую
сменила совершенно другая улыбка. Она укусила мой палец, и я
среагировала, отдернув свою руку и подбросив кроху с моей кровью на ее
губах. Она полетела к ножу на полу, и сразу случилось несколько вещей
одновременно.
Стив закричал что-то, и прозвучал выстрел. Эхо от выстрела в этой
замкнутой комнате ненадолго оглушило меня, пока я наблюдала, как
Горечь добралась до ножа и теперь направила нож на меня, зло
ухмыляясь. Я не пыталась вытащить пистолет и выстрелить в нее, такую
маленькую и такую быструю. Я вызвала свои руку плоти и руку крови.
Она кинулась ко мне, и я протянула к ней свою левую руку, чтобы
прикоснуться, пока правой рукой плоти коснулась ее ног. Появившийся
откуда-то сверху нож прошил ее спину и пригвоздил ее к полу рядом с
моими коленями.
Я повернулась к Рису и Баринтусу и увидела, что Баринтус истекает
кровью на полу. Рис указал пистолетом на мужчину за моей спиной. Он
тоже лежал на полу.
Дойл спрыгнул с балкона, откуда он бросил нож, и приземлился на ноги
и руки. Он оказался рядом со мной, снимая с себя рубашку, чтобы
перевязать мою раненную руку. Пока боли не было, а значит рана
глубокая.
Тело Горькой Сладости стало мертвым прежде, чем моя магия начала
выворачивать ее наизнанку. Вокруг лезвия свернулся шар из плоти, разделенный
