Следующий день посвящался соревнованиям по ходьбе, лазанью по смазанным жиром шестам и поимке намазанных жиром свиней. Сходя с ума от желания сделать хоть что-нибудь, я наблюдал почти за всеми состязаниями. Мы с Вистаном уже собирались уходить, когда нас остановил паж, который отвесил весьма изящный поклон и доложил, что графиня Чаус желает побеседовать со мной. Я сказал, что нахожусь в полном распоряжении графини, и мы проследовали за пажом по многочисленным коридорам и лестницам замка в маленький частный садик, где молодая женщина, с прической, похожей на букет желтых роз, ждала меня в увитой плющом беседке, припорошенной снегом. Я опустился на колени, и она пригласила меня сесть напротив нее.
К тому времени я уже успел увидеть королеву, хотя и издалека; и мне показалось, что молодая дворянка, с ярким румянцем и видом одновременно смелым и робким, очень на нее похожа. Честно говоря, я решил, что она приходится королеве родной сестрой или двоюродной.
— Вы сэр Эйбел Благородное Сердце? — Она говорила вкрадчивым, воркующим голосом, который раздражал бы, когда бы не был так мелодичен. — Я наблюдала за вами вчера. Вы превосходный стрелок из лука.
— Беспечный, миледи. Я понадеялся на старую тетиву — и проиграл.
— Только не в моем мнении. — Она улыбнулась. — Вы согласитесь носить мой шарф до конца турнира? — Она протянула мне белый шарф, словно сотканный из тончайшей паутины.
— На моем шлеме изображен дракон, — сказал я, — а они стерегут сокровища. Мой дракон будет стеречь это бесценное сокровище.
Когда я откланялся и мы с Вистаном двинулись обратно, он прошептал:
— Это королева. Вы знали?
Я вытаращился на него.
— Графиня Чаус — один из титулов королевы. Они всегда так поступают, когда не желают общаться излишне официально.
Готовый снова рвать на себе волосы, я в отчаянии потряс головой:
— Я бы попросил ее об аудиенции у короля, если бы знал.
— Вы не смогли бы. Это одно из условий. Вы должны делать вид, будто она действительно та, кем называется. В противном случае она бы разгневалась, и ее рыцари могли бы убить вас.
— Я не знал, что у нее есть собственные рыцари.
— Есть. Она обладает многими титулами и обширными земельными владениями.
— Сколько у нее рыцарей? — Я все еще пытался осмыслить новый факт.
— Десять-двадцать, наверное.
Когда мы переехали через крепостной ров, я спросил:
— Если у нее есть собственные рыцари, почему она не отдала шарф одному из них?
В голосе Вистана слышалась усталая мудрость многоопытного придворного.
— Они предпочитают вручать знаки благосклонности наиболее вероятным претендентам на победу.
В своей комнате я посоветовался с Гильфом. Сначала я поведал о нашем с королевой разговоре. Когда он все понял, я продолжил:
— Об одном странном моменте мне, наверное, следовало бы сказать Вистану, но он вряд ли сумел бы дать вразумительное объяснение. Помнишь, как королева обратилась ко мне? Она назвала меня «сэр Эйбел Благородное Сердце». А я здесь представился сэром Эйбелом Редхоллом. Возможно, я упоминал о Благородном Сердце один-два раза, но всяко не больше.
— Списки?
— Меня записывал Вистан. Он написал бы «Редхолл», я знаю.
— А кто не написал бы? — спросил Гильф.
— Что ты имеешь в виду?
Гильф просто повторил свой вопрос, как часто делал, когда находил меня бестолковым.
— Мое имя в списки вносил именно Вистан — так какая разница, кто мог бы назвать меня сэром Эйбелом Благородное Сердце?
Гильф вздохнул, закрыл глаза и опустил свою массивную голову на передние лапы.
Лежа в постели, я размышлял над вопросом Гильфа. Он был немногословным псом, но высказывался всегда по делу. Гейнор назвала меня Эйбелом Благородное Сердце; значит, она говорила с кем-то, кто называл меня так. Это могла быть Моркана, хотя она посещала меня в Редхолле. Обо мне могла упоминать герцогиня, жена его милости; но если она вообще когда-нибудь слышала мое имя, то только во время моего пребывания в Ширволе, а там большинство называло меня просто сэром Эйбелом. У меня не имелось оснований полагать, что ее милость сейчас в Тортауэре, но она могла наведаться сюда, пока я находился на севере.
Утром меня наконец осенило, что королеве вовсе не обязательно было разговаривать непосредственно с человеком, называвшим меня сэром Эйбелом Благородное Сердце; что она могла получить сведения обо мне от любого, кто с таковым общался. Я позвал Поука и Анса и узнал, что, когда они наблюдали за соревнованиями по ходьбе, с ними завел разговор некий хорошо одетый незнакомец.
— Он спрашивает: «Вы служите у парня, у которого лопнула тетива?» — объяснил Анс. — И мы отвечаем: «Да, сэр. Сэр Эйбел Благородное Сердце».
— Я сказал, что ни один из здешних рыцарей не может тягаться с вами, — добавил Поук. — А он говорит: «Значит, Эйбел Благородное Сердце, да?» А мы говорим: «Сэр Эйбел», — и он уходит прочь.
Я сказал, что сегодня мне предстоит драться на алебардах, и спросил, хотят ли они посмотреть. Оба поклялись, что все драконы Муспеля не заставили бы их отказаться от такого удовольствия, — и вот, мы трое и Вистан двинулись в замок вместе. Мой зеленый шлем висел на луке седла, и на нем развевался белый шарф королевы.
Я ожидал, что все мы будем биться одновременно, по крайней мере в первом туре. Но поскольку рыцарей, выступавших в данном состязании, было гораздо меньше, чем простолюдинов, участвовавших в боях на дубинках, все пары сражались поодиночке. Прошел не один час, прежде чем герольдмейстер Никры выкликнул мое имя. Как пришлось ждать мне, так подождет и мое письмо, пока я опишу схватки, которые видел.
Алебарды, по мнению многих, являются наилучшим оружием для защиты замка. Поэтому в каждом замке имеется значительный запас алебард: одни из них роскошные и богато отделанные, другие простые, предназначенные для крестьян и слуг. Именно такими мы и сражались, ибо для выступления на турнире используются алебарды со сточенными остриями наконечника и крючка и с затупленным лезвием. Воины надевают шлем и кольчугу, но щитом не пользуются, ведь для обращения с алебардой требуются обе руки.
Как и дубинку, алебарду держат одной рукой по центру древка, а другой ближе к железной насадке на нижнем конце, хотя существуют и другие способы, предпочитаемые немногочисленными знатоками. Древко у нее длиной примерно с рост Вистана. Длина всей алебарды равна росту владельца, или чуть больше. Она служит одновременно и щитом, но щитом, не загораживающим обзор. Сильный человек, умеющий отражать любые удары, остается практически неуязвимым, коли он достаточно проворен; но он должен отличаться поистине значительной силой и отбивать удары таким образом, чтобы противник не перерубил древко, хотя в бою на алебардах с затупленным лезвием такое маловероятно.
