Роман геланских суеверий не знал, но, очутившись на узкой, извивающейся среди отцветших роз тропе, сразу понял: это место помнит иные дни. Преданный крался впереди, иногда оглядывался — проверял, не отстал ли спутник. Подъем оказался нетрудным, и вскоре они очутились у обелиска. С Горки тонущая в сумерках Гелань была видна не так хорошо, как с замковых башен, но ряды черепичных крыш, высокие деревья и еще более высокие шпили соборов и церквей притягивали взгляд, вызывая странную сосущую тоску.
Короткий рык Преданного напомнил о деле — рысь стояла на уцелевшем куске стены и казалась недовольной. Либер живо взобрался туда же, благо дыры от выпавших камней превращали кладку в подобие лестницы. Наверху выяснилось, что основание сооружения не сплошное, а являет собой неглубокий квадратный колодец с очень толстыми стенами. Стены эти ступенями понижались внутрь и ступенями же поднимались, плавно переходя в мраморный четырехгранник, украшенный стершимся барельефом.
Лаз Роман обнаружил сразу же. Несколько камней, подмытых дождями или весенней талой водой, рухнули вниз. В образовавшееся отверстие легко мог протиснуться медведь, что уж говорить о гибком эльфе. Бард в последний раз взглянул в темнеющее небо — только на западе дрожала лилово-алая тревожная полоса — и следом за Преданным нырнул в дыру. Разбавленная звездным и лунным светом ночная тьма и тяжелый мрак подземелья разнятся между собой, и Роман засветил небольшой голубоватый шар. Для человека света бы не хватило, для эльфа и рыси было более чем достаточно.
Первой находкой стало грубое изображение прыгающей рыси и надпись, выцарапанная на вмурованной в пол плите. Полустершиеся неровные буквы складывались в имя «Стефан-Аларик-Константин Ямбор Аррой Волинг» и дату «20-й день Лебедя, 2208 год». Ход обнаружил Стефан, когда ему было всего тринадцать. Принц так дорожил своим открытием, что никому о нем не рассказал. Любопытно только, откуда про лаз узнал Преданный. Очевидно, Стефан после отъезда Романа решил проверить старый ход и взял с собой рысь, а та запомнила дорогу. Преданные больше, чем просто звери, теперь либер в этом не сомневался.
2
Анна-Илана внимательно проверила запоры — Михай не явится раньше полуночи, но береженого судьба бережет. Спальня супруги регента стала ее крепостью, Ланка слишком хорошо помнила о братьях, чтобы позволить себе беспечность.
Таянка встала перед зеркалом и несколько раз переставила свечи, чтобы пламя наиболее выгодным образом выхватило из темноты блестящие волосы, надменный рот, темные бархатные глаза. Оставшись довольна, Ланка подошла к столу, лениво подобрала с хрустального блюда несколько виноградин, задумчиво провела пальцем по щеке и пододвинула письменный прибор.
Она собралась написать в Эланд сразу же, как только узнала, что Рене не нашли, но сперва надо было придумать, как доставить письмо. Чтобы найти способ, понадобилась пара недель, чтобы сделать его возможным — два месяца, теперь пришла пора действовать.
Женщина писала быстро, без помарок, но за кажущейся легкостью стояли часы, а то и дни сомнений. Каждая фраза, да что там — каждое слово было продумано и перепробовано по сотне раз. Корона или убивает, или делает умнее. Ланка выражала свои мысли так, что, попади ее послание в руки любого, кроме Рене, тот принял бы его за список старинной баллады. Зато адмирал не усомнится в том, кто и для чего его написал. Анна-Илана выражала сожаление о том, что случилось, была счастлива, что ее ошибка не привела к самому страшному, и умоляла дать ей возможность искупить невольную вину. Именно невольную, она не знала, что стала приманкой, и никогда не простит тех, кто воспользовался ее любовью и ее наивностью. Наивность… Она осталась в прошлом, но Аррою об этом знать незачем, женщина может и должна быть умнее своего мужчины, но если она в самом деле умна, то этого не покажет. Зенон, Стефан, даже Рене тянулись к дочери Михая, а сам он вцепился в Мариту не просто так. «Книга Прелести» об обаянии глупых и слабых умалчивала, но Илана умела не только читать, но и думать. Она поняла, и она проверила…
Таянка взяла письмо, прошла в будуар и позвонила условным звонком, вызывая охрану. Раздались тяжелые, но мягкие шаги, и на пороге возник молодой гоблин. Ее удача, ее надежда и ее почтовый голубь. Ланка выбирала его долго и придирчиво. Она быстро научилась отличать горцев друг от друга и сразу же начала этим пользоваться.
Обитатели Высокого Замка пришельцев ненавидели, боялись и презирали одновременно — Михай, хоть и прибегнул к их услугам, не являлся исключением. Неудивительно, что доброжелательность жены регента пробуждала в могучих черноволосых воинах ответную симпатию. Ланка не торопилась приказывать и просить. Она просто восторгалась медвежьей силой и выносливостью чужаков, сетовала, что мужчины-люди вырождаются, если уже не выродились, жадно расспрашивала о житье-бытье в горах.
Особенно принцесса сдружилась с молодым воином по имени Уррик, который мало того что владел языком людей лучше других, обмолвился, что гоблинские женщины, при всей своей красоте, озабочены лишь продолжением рода и поддержанием очага. Ланка тотчас принялась толковать с горцем о живописи, показывать ему картины старых мастеров, объясняя, что, хотя суровая жизнь в горах сохранила в народе Уррика мужество, силу и благородство, она же лишила их прекрасного и неизведанного. Потом Уррик застал ее в слезах и узнал, что регент не только изменяет жене с кухонной девчонкой, но и, будучи застигнут с поличным, ее же оскорбил. Ланка рыдала на груди охранника, шепча, что бежала бы в горы к настоящим мужчинам, если бы не понимала, что самый ее вид у соплеменников Уррика вызовет отвращение.
Гоблин был сражен. Именно в тот миг он понял, что любит женщину из племени людей и к тому же жену того, кому служит. Открытие это сначала повергло Уррика в ужас, потом он рассудил, что защищать слабую, одинокую женщину, оскорбленную собственным мужем, — его святой долг. С этого времени он возненавидел регента, а Ланка поняла, что нашла своего гонца.
Принцесса не сомневалась, что Уррик доставит ее письмо бывшей материнской камеристке, приехавшей в Таяну вместе с Акме, а после ее смерти осевшей вместе с мужем-лесничим на арцийской границе. Рене знает Катриону чуть ли не с рождения, он ее примет, ну а в том, что адмирал вернется в Эланд, Ланка не сомневалась. Как и в том, что в противостоянии с Годоем победителем выйдет он. До Оленьего замка сомнения еще были, теперь их не осталось.
Ланка улыбнулась замершему в ожидании гоблину, неторопливо сложила письмо, но запечатывать не стала — Уррик с ее помощью освоил арцийскую грамоту, но до чтения скорописи еще не дошел, Катриона же читать не умела вообще, так почему бы лишний раз не выказать полное и безграничное доверие? Женщина протянула письмо и принялась неторопливо объяснять, что надо сделать. Приучая гоблинов к себе, она и сама привыкла к их внешности, а могучая стать и гибкие движения новых друзей в последнее время заставляли супругу регента задуматься о том, стоит ли хранить верность слишком занятому своими делишками Михаю. Разумеется, вернув Рене, она и думать забудет об остальных, но пока… А почему бы и нет? И почему бы не сейчас?
