Я смотрел на ее ослепительную красоту. Она же занесла меч. Губы мои раскрылись сами, и я выкрикнул ей слова любви — моей божественной любви к ней! Во мне бурлил металл. Металл бурлил в моем Чреве. Я жил полной, истинной жизнью!
И теперь я отдаю ей кровь свою и плоть. Либусса! Я отдаю тебе свою жизнь. Ты пьешь из Чаши и улыбаешься мне, а тигль покачивается и стенает. Ты погружаешь острие Меча в чашу, и разгорается новый огонь. Черты твои — это мои черты. Они сливаются, сплавляются вместе и, застыв на мгновение, растекаются снова, искажаются и дымятся. Но ты хмуришься, взгляд твой становится недоуменным…
Теперь дрожь сотрясает тигль. Чрево наше наполняется иным светом. Я пытаюсь подняться, но, кажется, члены мои, в самом деле, отделены от торса. Это Грааль источает свет, и свет его холоден, словно свет звезд снаружи. Он противостоит тому жаркому свету, что расплавляет нас и соединяет в супружестве. Грааль издает странный звук — точно приглушенный звон исполинского колокола. Гнев заключен в этом звоне. Гнев и протест!
Отбрось Меч, сестра моя. Невеста моя, умоляю тебя, изгони Зверя. Отрекись от него, и тогда совершится наш истинный брак!
— Отбрось Меч. Отрекись от Зверя!
Гнев обуял Либуссу, и она закричала в агонии, но не разжала руки с Мечом. Ее разметавшиеся волосы напоминали языки пламени. Бронзовые губы раскрылись в яростном вопле боли, а медные глаза обратились в огненную погибель.
— Нет!
Никому не дано ей указывать. Никому не дано удержать ее: ни мне, ни какой–либо потусторонней силе… ни ей самой, если на то пошло! Только не в это мгновение — величайшее мгновение ее силы.
— Нет!
Плавильный Тигль — колыбель наша, наше чрево — раскачивался и трещал. Постепенно он наполнялся светом Грааля. Герцогиня пыталась отшвырнуть его от себя, но он не желал падать. Нет — он завис прямо над нами, и в полногласном вопле его слышен гнев и испуг. Вопль его разъяснил нам, как случилось, что мы сотворили лишь пародию на великую Гармонию. Как вместо того, чтобы слиться с ним, противостояли ему. Он не вступит в союз со Зверем. Не вступит в союз с Мечом.
Но Либусса не отпустила Меч. Она схватилась за рукоять обеими руками и стала бить по измятому металлу шлема, при этом кричала от боли. Но удары порождали лишь оглушительный звон. Из глаз Либуссы хлынули золотые слезы. Губы ее обратились в текучую медь, и серебряная слюна растворилась паром в ауре света. Клинок выгибался. Либусса зашлась криком бессильного разочарования, и только теперь я понял, как непреклонен Грааль, как глубока и совершенна назначенная мне судьба. Я и не предполагал, насколько она глубока. А Либусса все еще не выпускала скривившийся клинок, ударила рукоятью по Чаше. Еще удар! Но Чаша оставалась неподвижна. Казалось, она впаяна в пространство, как звезды снаружи — в ночное небо. Либусса пыталась сокрушить непоколебимый утес! Все богаче и гуще становится колокольный звон, все быстрей, быстрей, и вот завибрировало Химическое Чрево… В третий раз ударила герцогиня рубиновой рукоятью по краю Грааля. Нет!
— Нет! — закричала Либусса. Она не позволит себя одурачить. Это было бы несправедливо — обмануть ее чаяния. Моя кровь, моя плоть, сталь во чреве моем… все утратило плотность. В плавильном тигле смешивались металлы, клубясь и шипя в величайшем противостоянии. Капли золота и серебра падали на меня.
Капли золота и серебра падали на мою расчлененную плоть, и теперь–наконец — пришла боль. Но тело мое исцелилось. Раны затянулись, не успев раскрыться. Но какую же муку принесло это исцеление! Брак еще не осуществился. Я приблизился к Либуссе, превозмогая боль. Лицо ее — лик Медузы. Отбрось Меч, Либусса. Я потянулся к ней. Все ближе и ближе. За боль ее нет вознаграждения!
— Либусса! Брось Меч, и тогда мы соединимся!
— Нет!
И снова рубиновая рукоять ударилась о край Грааля.
Алый кристалл взорвался таким оглушительным ревом, что он поглотил даже звенящий набатом голос Грааля. Я испугался, как бы у меня не лопнули барабанные перепонки. Либусса замерла. Она испугалась тоже. Губы ее раскрылись, но она ничего не сказала. Звон Грааля умолк. Теперь он не излучал, а вбирал в себя свет, а потом свет померк и сияющая Чаша вновь обратилась в заурядный старенький шлем. Либусса бросила его на землю. Застыла, рассеянно глядя то на него, то на меня. Я попытался подняться на ноги. Тело мое болело — израненное, истерзанное, все в крови от каких–то странных ран: на горле, на плечах и на бедрах. Я застонал. Страх мой и отчаяние переплелись в этом стоне.
Повернувшись ко мне, Либусса вскинула руку с покривившимся Мечом. Глаза ее больше не пылали жаром, а прекрасные груди вздымались и опадали в такт тяжелому, учащенному дыханию. Я шагнул ей навстречу, чтобы обнять ее или же быть убитым ею… мне было уже все равно.
— Ты упорствовал в малодушии своем слишком долго, — сказала она. — Из–за тебя мы упустили момент.
— Нет, Либусса. Тебе надо было покончить со Зверем. Убить его. Уж не его ли призвал Монсорбье перед смертью?
— Я не видела ничего и не знаю, кого он призвал.
— Ты не видела льва7 Она мотнула головою.
— Здесь был Зверь, — объявил я. — Грааль восстал, не желая принять его. — Теперь я заметил, что стало ужасно холодно. — Те, кто сподобится обуздать силу Зверя, чтобы править миром, будут ею же и уничтожены. Во всех писаниях своих Мария–Иудейка предостерегала об этом. И ты должна это знать.
Герцогиня напряглась, точно раскаленная сталь, нырнувшая в лед. Она нахмурилась, глядя на осколки рубиновой рукояти у себя под ногами. Что–то зашевелилось в этом кристальном крошеве. Крошечное, трепещущее существо. Феникс…
Нет, то был орел, освободившийся наконец из рубиновой темницы. Зверь, пребывавший внутри Меча! Теперь я понял, как сложился узор судьбы, и мне стало страшно. Я раскрыл объятия Либуссе, но она, казалось, не видела меня. Должно быть, теперь, поскольку я не исполнил данного ей обещания, я был ей больше не нужен. Она улыбнулась, выпустила из рук меч и склонилась, взяв птицу в чашечку ладоней. Та пронзительно вскрикнула. Птица сопротивлялась. Заключив бьющееся существо в клетку сложенных ладоней, Либусса долго разглядывала его сквозь щели между пальцами, потом, поднеся руки к уху, прислушалась.
— Либусса!
Неужели я теперь совсем ничего для нее не значил? Неужели герцогиня окончательно отвергла меня? Почему бы и нет… ведь в глазах ее я был тем, кто не сумел принять величайший вызов, брошенный человечеству.
Плавильный тигль остыл. Я отошел. Темнота вокруг казалась теплее, нагретая обычным жаром, исходящим от огня и золы. Но огонь уже иссякал.
