Печальные попытки установления равенства, братства и гармонии, исторически кончавшиеся массовым гильотинированием/расстрелами (нужное подчеркнуть) в моем мире и коварство, предательство, разрушения даже у идеальных с виду красавцев-эльфов на Вальдине явственно выявляли неприглядную закономерность.
— Власть всегда была тяжелым и грязным бременем, я вот так сразу и не скажу, чище ли твоя прежняя работа или нет. Но, став королем Артаксара, ты получишь реальную возможность опробовать себя не только в разрушении и устранении проблемы вместе с лицами, ее создающими, но и в сфере глобального созидания. Может, и к лучшему, что такой, как ты, займет трон — Артаксар за последние века подрастерял вес на политической арене, надо это выправлять. Ну а если сомневаешься в собственной компетентности, так магия артефактов — символов Изначального Договора — тебе порукой, надо только правильно расставить профессионалов.
Я говорила, но лицо Киза не светлело. Как закрылось тучкой мрачных дум, омрачающих чело, так никакого намека на солнышко не являлось. Типично октябрьское состояние, когда хмарь, сырость и безнадежное ожидание холодов здорово портят настроение.
Оборвав речь на полуслове, я резко клацнула челюстью, едва язык себе не прикусила, и хлопнула по лбу ладонью. До меня, будто анекдот до жирафа, дошел главный страх мужчины. Осенило внезапно. Как уже случалось в пути. Накатило странное состояние единения, длившееся не долее нескольких секунд и даровавшее просветление почище буддийских медитаций. Тогда я поняла, что Киз не жесток и не зол, что такова лишь его маска, под которой скрывается идеалист каких поискать, отчаянно балансирующий над бездной и почти сходящий с ума от невозможности что-то изменить. Он настолько запутался в несоответствиях между «есть» и «должно», что перестал выглядывать за край маски. Он не был трусом, скорее узником обстоятельств. Теперь стало понятным другое: если раньше для Киза существовал лишь один выход — смерть, то ныне открылся слишком щедрый веер дорог. Вдобавок та, которая манила сильнее всего, более всех и страшила.
— Ты привык брать на себя ответственность за чужую смерть, смерть одиночек, и не осмеливаешься взвалить на плечи бремя обязательств за жизни, за судьбу целого народа? — озвучила я догадку.
Вот теперь мужчина ощутимо вздрогнул, дернул уголком рта и медленно кивнул, соглашаясь.
— Понятно. Но если не ты, то кто? Мы все Собрание Грайолов прошерстили, подходящих кандидатов нет.
— Не думаю, что я лучший из возможных правителей. Страна велика, и Собрание еще не страна, — резонно возразил киллер и полуприкрыл веки. — К тому же теперь, когда восстановлен жернов, все может измениться.
Конечно, с точки зрения записного прагматика и реалиста статистическая вероятность подобного исхода существовала. Если пройтись частым гребнем по селам и весям, дворцам да хижинам, вполне может отыскаться какой-нибудь потомок-бастард Артаксарадов. Но толку? Самое забавное то, что я не верила в полезность такого подхода к делу.
Опять интуиция или магия, все еще не унявшиеся в крови, подсказывали: при всей обоснованности доводов Киз не прав. Артаксар сделал свой выбор, трон и реликвии приняли нового короля, находящегося в отдаленном родстве с династией. Приняли и переделали его под себя — того единственного, кто отважился или просто попал поневоле (не суть важно) в нужное время и в нужное место для очищения оскверненного артефакта. Его, этот выбор, подтвердила властная элита, не рискнувшая воспротивиться происшедшему. От шока ли после явления ужаса в плаще, под давлением моей вдохновенной речи и произнесения титула Служительницы, проникшись трепетом явления Сил, в страхе перед возможным хаосом безвластия — не важно! Киза признали королем, а значит, отступать поздно. Но ему, мучительно сомневающемуся в собственном праве, все еще нужно подтверждение? Что же, обеспечу! Даже просить отдельно в письменном виде не потребуется.
— Хорошо, — миролюбиво согласилась я. — Давай проверять!
Потерла ладони и азартно возгласила:
— Дайте, что ли, руны в руки, погадать на короля!
Люблю этот старый мультик, и фраза из песенки так к месту пришлась, вот и не удержалась от цитаты. Фаль взвился с моих коленей и закрутился в воздухе, светясь от предвкушения. Малютка всегда с искренним удовольствием созерцал рунную магию. Для него она сияла всеми красками мира. И когда заканчивались сласти, он с удовольствием переключался на эстетические радости жизни. Правда, думаю, с большей радостью он совместил бы оба восхитительных процесса. Партер, первый ряд, конфеты и морс прилагаются — вот ключ к простому сильфячьему счастью.
— Перто, кано, манназ, тейваз, укажите нам самого достойного кандидата в короли Артаксара, — назвала я руны и цель, вычерчивая прямо пальцем в воздухе нужные символы, наливающиеся светом. Корябать на камнях плато или пользоваться бумагой и пишущими принадлежностями тут, где магия разлита в воздухе, не было необходимости. Фиолетовый, оранжевый, красный и гранатовый силуэты заплясали перед глазами, а потом руна тейваз, висевшая четко вертикально, развернулась на девяносто градусов, с разгона ткнула в грудь сидящего Киза и исчезла после вспышки. Приложило его изрядно, мужчина скатился с матраса, потирая грудь. Выхваченный серый клинок кинжала, не дающий бликов, хищно ощерился, не находя цели. Фаль заливисто рассмеялся.
— Проверка закончена, результат дан избраннику в ощущениях и физических доказательствах, оформленных печатями-синяками, что является объективной реальностью, — не выдержав, хихикнула я. Уж больно озадаченный видок был у киллера, получившего вторичное подтверждение прав на престол.
ГЛАВА 31
Божественные разборки, или Экскурс в историю
Подтвердивший легитимность король вскочил на ноги. Он как раз собирался то ли что-то спросить в продолжение спора, то ли упрямо возразить, когда мерцавшая по краю печати туманная завеса начала редеть. С нею вернулась возможность созерцания просторов плато, объектов, расположенных на нем, и звуков.
И нам сразу стало не до препирательств, потому как разворачивающаяся сцена могла сделать честь любому самому крупнобюджетному блокбастеру с фентезюшно-романтическим уклоном. Хотя нет, сейчас что-то самые эффектные сцены, ума не приложу, с какого потолка упавши, стали снимать в почти монохромной манере с отливом то в похоронно-серый, то в мрачную синеву, то в трупную зелень. Может, это так оригинально, что спасу нет, только мне, отсталому питекантропу без эстетического вкуса, никогда не принадлежавшему к элите, очень по нраву яркие, сочные, живые краски. Даже, грешна, если чуть сочнее, чем в природе, больше нравится. Я и на снимки стареньких фотоаппаратов-мыльниц поэтому глазеть люблю: немножко сказки они привносят в обыденную реальность, а не триллер с хоррором, как современное кино.
