— Назван для Пейр-Дадени, — продолжал Тирзаэл, — Сетелен Касси Рейхалин.
У него были бледная кожа и золотая грива. Когда он шел вверх по лестнице в своем богатом одеянии, на его украшенных перепонках рук блестело золото. Я вспомнила Ширия-Шенин. Пятую стену. Марик, стоя рядом со мной, что-то недовольно проговорила. Она тоже вспомнила первого министра Канты.
— Вот это да! — Находившаяся рядом со мной даденийская всадница прямо-таки застыла от удивления с поднесенной ко рту бутылкой. На лице ее было написано изумление. — Касси? Пробравшийся наверх лодочник…
Тонкие черты лица Рурик растянулись в улыбку.
— А я осмеливалась предсказывать, что он станет н'ри н'сут Андрете еще до окончания этого сезона.
— Назван для Ремонде — Верек Ховис Талкул!
— Ого, — сказала с издевкой Рурик, — вот идет человек, ожидавший приглашения со стороны т'Анов.
Толпа расступилась, чтобы пропустить его к лестнице.
Разгоряченный Ховис, одетый в буквально усыпанную драгоценными камнями тунику и свободно свисавшие брюки и обутый в сапоги из кожи куру, с довольным видом поднимался по ступеням. Согласно последней ремондской моде, его харуры были закреплены крест-накрест на спине. На пальцах рук поблескивали перстни и кольца.
Если и был кто-то из ортеанцев, которому я не доверяла и которого считала опасным — а при определенных обстоятельствах даже более чем опасным, — то им являлся этот гладкий и толстый ремондец.
Тонкие пальцы Рурик мяли пустой рукав ее сорочки. Затем она стряхнула пыль со своих брюк. Наконец вымученными тоном сказала:
— А сейчас мы узнаем, что думает Мелкати о моей деятельности за прошедший сезон.
— Или насколько ловок Хана Ореин Орландис.
Она взглянула на Халтерна и кивнула.
— О, да, я знаю, что он охотно занял бы мое место.
Случилась задержка священники стояли группами и совещались. Затем на солнце выступил Тирзаэл.
— Названа для Мелкати — амари Рурик Орландис!
От находившихся вблизи нас людей раздались громкие приветственные возгласы и хриплые ликующие крики.
Рурик провела себе пальцами по гриве, поддернула пояс с висевшими на нем мечами и зашагала к лестнице. Ее сопровождали аплодисменты.
Родион протиснулась мимо меня, побежала за темнокожей женщиной, взяла ее за руку и что-то сказала. Рурик, услышав ее слова, очень удивилась, а потом грубовато, одной рукой, обняла дочь. Возгласы усилились.
Вернулась Родион, раскрасневшаяся и улыбающаяся, а Рурик поднималась вверх по ступеням к воротам дома-колодца.
— О чем это вы там обе шушукались? — спросила я.
— С'арант, я сказала, что расскажу ей об этом. — Она взяла за руку Блейза, удивленно смотревшего на нее, и громко объявила: — Я ношу в себе твоих детей.
Он одним рывком поднял ее в воздух. Стоявшие рядом с нами ортеанцы придвинулись еще ближе, поздравляя ее и предлагая нам бутылки с вином. Еще одна женщина на сносях обняла ее. Столь резкое выражение восторга было прекращено саберонцами, с презрением смотревшими на всякого.
Спокойствие было восстановлено, но не вовремя, и мы прослушали следующее объявление, однако я узнала римонца, которого видела на процессе: Джакана Ту'элла Сетура.
Халтерн положил руку на мое плечо и сжал его. Лицо его было серьезным. Замешательство, уже давно присутствовавшее на нем, исчезло, и тут я увидела в нем умного человека, искренне беспокоившегося о своем мире.
— Сейчас, — повторил он.
— Названа для Имира, — крикнул Тирзаэл. — Головы повернулись в его сторону, смолкли все разговоры. Названа для Имира — т'ан Далзиэлле Керис-Андрете.
Шум был неописуем. Бурным, стихийным и без слов толпа ревела тысячами глоток. От этого рева у меня перехватило дыхание, дрожал воздух, и я долго стояла как оглушенная, пока не поняла, что это было выражение неистового восторга.
Халтерн тряс головой и смеялся, он вел себя точно так же раскованно, как и Марик, подпрыгивавшая на месте. Блейз и Родион стояли крепко обнявшись.
На ступенях лестницы, ведшей к дому-колодцу, стояли шесть человек. По запыленному пространству между навесами к ним шла Далзиэлле Керис-Андрете. Навесы бросали на ее освещенный солнцем путь тени, поэтому в одно мгновение она выглядела женщиной в мантии и кольчуге, а в другое — серебристым призраком. Хрупкая, невысокая женщина, которой было уже за пятьдесят, шла легко и даже грациозно. Едва позванивали в тишине ее харуры.
Она поднялась по ступеням, и вновь загремели приветственные крики:
«Сутафиори! Цветок Юга!»
Небольшие, светлые фигуры постояли немного, окруженные священниками в коричневых робах, демонстрируя себя публике, и затем исчезли в доме-колодце.
Колокола прозвонили полдень, и лишь тут я представила себе, сколько же времени уже прошло.
В толпе почувствовалось заметное облегчение, и уровень шума снизился до громкости разговоров. Я наблюдала, как в тени навесов на каменных плитах площади раскладывались скатерти. Открывались бутылки, разворачивались свертки с едой. Ортеанцы рассаживались группами, разговаривали, ели и пили, некоторые играли в охмир.
Вновь ожили поздравления и пожелания счастья, адресованные Родион она и Блейз стали центром внимания. Я села на ступени рядом с Халтерном.
— Одно уже было, — сказал он. — Теперь все остальное зависит только от нее самой.
— Я думала, это и есть тот самый момент, который вас беспокоил. Вы не уверены, что Т'Ан Имир изберут Короной, не так ли?
— Никто и не избирает. — Заметив мое недоумение, он продолжил: — Вы помните, как это было у говорящих с землей в Бет'ру-элене? Все выглядит точно так же и здесь. Все они, семеро, будут беседовать с говорящими с землей и хранителями колодца, а через некоторое время один из семерых будет знать, кто из них является самым подходящим в качестве Т'Ан Сутаи-Телестре. Да, я надеюсь, что это она, верю, что будет она, однако…
«Однако эти люди — ортеанцы, — вспомнила я, — а психология чувствует себя в этих теократических домах, как дома — хотя и не носят здесь этого имени».
— Это уже совсем не вопрос честолюбия. Чтобы быть избранным Т'Ан, это, конечно, входит в игру. — В том, как он произнес слово «игра», скрывался смысл, выражаемый обычно как «интрига», «коварство» и «манипуляция». — Но чтобы стать Т'Ан Сутаи-Телестре… Для этого нужно достаточно хорошо знать себя самого, чтобы избраться.
— Как долго нам этого ждать?
— Мы узнаем это задолго до вечера.
Рашаку-базур проплыла над площадь, немного приподнялась и уселась на столб, на котором был закреплен навес. Она бешено била крыльями, чтобы обрести равновесие. Солнечный свет, казалось, пронизывал его оперение белого цвета. Сдвоенные хвостовые перья хлопали по воздуху, блестела чешуйчатая грудь. Его хриплые крики отражались от высоких стен.
