— Нравится? — спросила, не оборачиваясь.
— Да. Каляки-маляки — тоже.
— Ничего ты не понимаешь в магическом искусстве. Я вложила в защиту все силы, — эльфийка зевнула, будто только проснулась, и сонно покачала головой. — Теперь тебя ни одна порча не тронет. По крайней мере, в этой комнате. А теперь… мне надо отдохнуть…
И без спроса улеглась на мою кровать лицом вниз, чуть прикрыв задницу простыней.
— У тебя своя комната есть, — напомнил на всякий случай, а то вдруг забыла от натуги.
— Далеко, — Ривер поерзала, как кошка в мягкой корзинке. — Не дойду.
— Могу донести.
— А можешь не быть такой злюкой? Я так старалась, а ты гонишь прочь, как помойную крысу.
— Ладно, оставайся.
И чего это я, в самом деле? И так собирался устроиться в кресле, но сперва — огонь. Попытался справиться с кресалом самостоятельно, но ничего не вышло — пришлось звать Амелин. Пока горничная складывала поленца и высекала искры на трут, внимательно разглядывал рисунки. Похожи ли они на ловушку под кроватью? Сложно сказать. С одной стороны, похожи — почти такие же изгибы, линии, завитки. С другой, я видел тот круг совсем недолго, а память далека от фотографической. И если почерки на родном языке еще смогу хоть как-то сличить, потому что прекрасно знаю и алфавит, и прописи, то пытаться разгадать таинственные волшебные руны… Нет, не по уму задачка. И вообще, нужно ли быть колдуном, чтобы накладывать такое заклинания, или достаточно запомнить порядок начертания, а то и вовсе перерисовать под копирку? И все же сомнение мало-помалу капало на сердце, и при взгляде на посапывающую ведьму не шибко-то хотелось кидаться к ней в объятия. Если вкратце: я слишком мало знаю и слишком много доверяю. Однажды это выйдет боком, даже если предатель вообще левый тип, которого никто в глаза не видел.
— Что-нибудь еще, мастер? — эльфийка встала напротив.
— Да, — раздалось из-под балдахина. — Закрой ставни.
После этих слов Амелин резко изменилась в лице. От нежной улыбки не осталось и следа, желваки напухли, а губы сжались в тонкую линию. Горничная всеми силами старалась сохранить самообладание, но заходившая ходуном грудь и трепещущие ноздри выдали волнение с головой. Это что, приступ ревности? А какая ей, собственно, разница, кто спит в моей постели? Вильям вроде бы не женат, хотя справок на этот счет не наводил.
— Все в порядке?
— Да, мастер, — она выполнила просьбу и вытянулась по струнке. — Что-нибудь еще?
— Передай Луис, что я хочу пообедать.
— Подать на двоих? — ледяным тоном отчеканила горничная.
— Да.
— Сию минуту.
И ушла, громко цокая каблучками.
— И не вздумай стирать мои символы, — прорычала Ривер вслед. — Или я нарисую их тебе кнутом на жопе.
— Что это, блин, было? — спросил у волшебницы, но та уже спала. Либо притворялась, что спит. Так или иначе, решил воспользоваться свободной минуткой и дополнить дневник.
А дополнять по сути и нечем. В паззле на тысячу деталей открыт дай бог десяток, и тот разбросан по разным углам. Оправдание есть и весомое: я здесь всего лишь второй день (хотя пережил на целый год), но все равно придется поторапливаться. В конце концов, я не следователь, ведущий рядовое дело — от поимки заговорщика напрямую зависит моя жизнь. И чем дольше тяну и хожу вокруг да около, тем сильнее сжимается круг, за которым — смерть.
Стук капель по крыше тем временем стал громче, и даже закрытые ставни так и норовили слететь с петель и улететь вместе с воющим ветром. Внизу захлопали двери, сквозь шум пробились гулкие голоса — люди прятались от непогоды во дворце. Сложно представить, что испытывали моряки, попадая в такое ненастье в первый раз, да еще и вдали от земли, посреди бескрайних вод.
От размышлений отвлек далекий выстрел. Я встрепенулся и завертел головой — что это, гром? Или кто-то в самом деле стрелял? Просидев с минуту как учуявший добычу сыч, расплылся в кресле и протянул ноги к огню — очевидно, ложная тревога. Наверное, хрустнуло сломанное деревце или упал камень со стены — в такой какофонии черт что разберешь. Но стоило закрыть в полудреме глаза, как звук повторился. Своих ушей явно не хватало для точного определения, поэтому обратился к Ривер — уж эльфийский слух наверняка не подведет.
— Слышала? — легонько потряс ее за плечо. — Что это?
— Гвардейская фузея, — ведьма сонно причмокнула и перевернулась на спину. — Калибр — один и два. Длина ствола — четыре локтя. Устаревшая тяжелая модель с повышенным содержанием углерода в стали. Мера пороха — половина от нормы, солдат явно торопился и часть рассыпал. Первая пуля ушла в молоко, вторая достигла цели. Что-нибудь еще, котик?
— Нет. Большое спасибо, — а про себя подумал, что важную для колдуньи информацию надо передавать исключительно в письменно виде.
Накинув теплый сюртук, спустился на первый этаж, наполненный гулом голосов. Рабочие боязливо жались по углам, а Генри приложил ухо к щели меж входных створок.
— Нет, это точно выстрел! Думаю, со стороны батареи.
— Там осталось несколько ребят, — кивнул дозорный — мужчина с тонкими усиками и грозным взглядом. — Наверное, они спрятались от шторма в пороховом погребе.
— А тот связан с казематами, — добавил напарник — мой ровесник со шрамом ото лба до подбородка.
— А в казематах водится нечисть, — донеслось из толпы, и мужики загудели пуще прежнего.
— Вот и познакомимся, — Норманн хищно оскалился и похлопал по ножнам с абордажной саблей.
— Стойте! — Инга встала рядом с дверью. — Вы не можете уйти! Вас всего трое — а кто защитит мастера Стрейна!
— Да тут целая толпа! — майор обвел ручищей рабочих, но те попятились и опустили головы — драться с чудовищами никто не хотел.
— У них нет оружия! — возмутилась секретарь.
— Зато здесь крепкие стены! А мои люди сейчас черт знает где и дерутся черт знает с чем! И я пойду им на выручку — хоть под трибунал отдайте!
— Генри!
Но здоровяк не слушал — отстранил хрупкую девушку плечом и сорвал засов. И хорошо, что Инга оказалась в стороне — порыв ветра распахнул створки с такой силой, что переломал бы ей все кости. Внутрь тут же хлынул дождь — в прямом смысле как из ведра, но могучая фигура не шелохнулась, лишь тряхнула курчавыми волосами. В общем, мне очень повезло, что наблюдал за спором с лестницы. Командир стражи махнул подчиненным рукой и шагнул навстречу ненастью, пригибаясь и закрывая лицо ладонью. Несмотря на буйство стихии, помощницу так разозлила выходка майора, что она бросилась за ним, и ругань с угрозами утонули в оглушающем грохоте.
И что мне оставалось делать? Сидеть и ждать? Ладно Норманн — он как-нибудь справится, а как же Инга? Ее или сдует, или унесет волнами в море. Возможно, это был необдуманный и поспешный поступок, но я бросился за ней, словно опаздывающий пассажир к уже тронувшемуся поезду.
— Инга! Инга!!
Меня не услышали бы, даже имей я голос Шаляпина. Сквозь жуткий шелест капель пробивался только гром, да и то весьма приглушенный, будто за сотни километров отсюда. Хорошо, что частые молнии помогали выбирать верную дорогу — я шел по прямой от вспышки до вспышки, пока не добрался до лабиринта. От влаги живая изгородь не спасала (да и зачем, если промок до нитки, еще не ступив за порог), зато ветер уже не валил с ног и не гонял по мокрой брусчатке, как мяч. Но ни вояку, ни секретаршу так и не заметил, точно сквозь землю провалились. До разрушенной батареи оставалось шагов двести, и я решил не уподобляться Василию Ивановичу, переплывающему Дон. Поищу среди развалин, а если не найду — так и быть, вернусь во дворец.
Но скоро провалиться под землю пришлось уже мне — причем не иносказательно, а по-настоящему. Деревянный люк (скорее всего, для вентиляции, крайне важной в любом погребе) треснул под ногой, расшатанный замок не выдержал, и я свечкой ухнул вниз. Повезло, что высота была чуть больше моего роста, да и удачно приземлился на ноги, а не плашмя или на задницу. Но не успел порадоваться чудесному спасению, как по глазам ударил свет фонаря, а в лицо и грудь уткнулись холодные ружейные дула.
