Еще некоторое время я помогал крепить стропила, попутно выяснив, что мужики жили тут же недалеко от казармы и числились сотрудниками местного хозотдела. Круглый год строили, красили, чинили. Работа была всегда: в академии регулярно что-то ломалось и что-то чинилось — первое, видимо, магией, а второе уже руками. В общем, мужики знали все и обо всем. А следом много чего узнал и я. Например, в казарме, которая находилась на въезде, жил целый взвод солдат — обычных солдат, не обладающих магией, которые круглосуточно охраняли академию. Выездов из нее, кстати, было три: главный, через который я сюда попал, и два служебных, один за ареной, а другой где-то в противоположном конце парка. И все три тоже тщательно охранялись. Ну прямо как тюрьма. Интересно, это так берегли студентов или же береглись от студентов?
— Эй, — вдруг раздался возмущенный крик с земли, — ты чего форму позоришь?..
Глава 6. Комитет Магической Безопасности
— Чего форму позоришь? — повторился вопрос с земли, будто мы тут на крыше были глухими.
Я озадаченно оторвался от работы и уставился вниз. У деревянной стены стоял парень моего возраста, в такой же форме, как и у меня. Но самой примечательной деталью его внешности был внушительный фингал на пол-лица, благодаря которому я и признал в нем одного из подравшихся сегодня в общаге. Видимо, не хватило.
— Чем позорю? — бросил я с крыши. — Трудом? Мы точно из одной страны?
Мужики рядом одобрительно заржали, а парень на земле нахмурился и тут же поморщился, видимо, от боли.
— Студенты не должны заниматься черной работой! Это задача прислуги!
Ну все с ним понятно. Лёня говорил, что про принадлежность к династиям спрашивать неприлично, однако тут можно было и не спрашивать.
— А ты ничего не напутал? — отложив молоток, я спустился с крыши. — Прислуги у нас нет.
— Ты кто такой умный-то вообще? — проворчал он, рассматривая меня.
— Ну а ты кто?
Парень слегка приосанился.
— Я — Голицын, — гордо выдал он, словно мне это должно было хоть о чем-то говорить.
— Ну и молодец, — сказал я.
— Да кто ты вообще такой? — произнес он уже сердито. — К какой династии принадлежишь? Назовись!
— Матвеевых, — усмехнулся я.
На пару мгновений он завис, что-то судорожно соображая.
— Каких? — отмерев, скривился он. — Да ты что вообще непонятно кто?!..
В следующий миг, просвистев в воздухе, с крыши упал молоток — прямо ему под ноги. Рухни он чуть вбок — мог бы попасть и по черепушке. Вздрогнув, Голицын поднял глаза.
— Шел бы ты, парень, куда подальше, — хрипло посоветовал работавший рядом со мной мужик. — Такому франтику здесь опасно…
— Мне опасно?..
Голицын стиснул зубы, а его ладонь стиснулась в кулак, который мгновенно залился уже знакомым синим свечением. Без труда я различил трепетавшие вокруг его тела волны — бурые как запекшаяся кровь, бьющие словно током. Именно так выглядит гнев. Крайне тупая эмоция, чтобы подходить ко мне. Люди в гневе сами себе не принадлежат, перехватить над ними контроль — дело секунды. И самое приятное — превращать этот гнев в страх. Мысленно я сжал все красные волны, заставляя их до бешеных искр тереться друг о друга, будто выгорая до унылой серости.
— Осторожнее, — я кивнул за его спину, — тень идет к нам…
Голицын резко обернулся. В ту же секунду человек в черной форме вынырнул из зелени и неспешно направился в нашу сторону.
— Имей в виду, — нервно отворачиваясь, процедил Голицын, — ты нажил врага!
Он стремительно зашагал прочь, подальше от черной фигуры, которую сейчас видел только он. Потому что эта тень существовала только в его глазах, как персональный солнечный зайчик. Как хорошо-то иметь врага с таким незамутненным разумом!
Рядом скрипнула лестница, и мужик, который уронил молоток, спустился ко мне.
— Ты тоже иди, — сказал он, пожимая своей мозолистой рукой мою. — Все-таки тебе здесь не место.
Подхватив гимнастерку, я отряхнул ее от попадавших сверху стружек.
— Но если что надо, — добавил он, — ты приходи.
— Мы своих в обиду не даем! — озорно бросил парень с крыши.
Попрощавшись, я свернул к главному корпусу и, пройдя тропинкой, которую не видел раньше, вдруг вышел к журчащему мраморному фонтанчику с читающей девушкой, почему-то чуть напоминающей Нину. Немного постояв у воды, я направился дальше, и вскоре тропинка вывел к беседке, где раньше целовалась парочка, а теперь в одиночестве сидела Роза и занималась куда менее приятным занятием в окружении сразу трех пухлых книг.
— Неужели еще осталось что-то, чего ты не прочитала? — я прислонился к холодной мраморной колонне.
Роза задумчиво подняла голову от страниц. Казалось, еще пару мгновений в ее глазах мелькали буквы.
— И как, осмотрелся?
Я кивнул.
— Понравилась тебе? — она махнула за мою спину куда-то туда, где журчал фонтанчик с лицом Нины.
— Кто?
— Ну кто? — хмыкнула она. — Академия!
— Вполне.
Роза чуть ехидно прищурилась.
— Просто для справки. У нее жених есть.
— У академии? — усмехнулся я.
— Все, не мешай мне готовиться, — она снова схватилась за одну из книг.
Страницы лихорадочно зашелестели, заряжая даже воздух беспокойством. Еще раз порадовавшись, что у меня экзаменов не будет, я оттолкнулся от колонны и зашагал к главному корпусу, планируя теперь осмотреть и его.
В просторном парадном холле было довольно пусто — от силы с десяток студентов, рассматривающих мозаики на стенах. Вероятно, новички, как и Роза, готовились к завтрашним экзаменам, а те, кто учились не первый год, все уже здесь видели. Не став задерживаться на первом этаже, я поднялся по широкой мраморной лестнице. Длинный коридор, расходящийся от нее в две стороны, представлял собой галерею дверей с номерами на каждой — видимо, это и есть учебные помещения. Однако все оказались закрыты.
Пройдясь до первого поворота, я уперся во внушительную доску почета с фотографиями и именами, прямо как у ударников производства. На самой крупной в центре был парень, внешне похожий на актера, с проницательным, но холодным взглядом. “Марк Островский” — сообщала подпись под карточкой. Вокруг густо висели снимки поменьше — парней и девушек вразнобой. Чуть дальше обнаружился тот белобрысый с гипсом — “Кречетов Антон” и припиской ниже “глава дисциплинарного комитета”. Почти сразу за ним я заметил и фотографию Лёни, под которой сообщалось, что Демидов Леонид — секретарь студенческого совета, а следом висела фотография председателя совета — “Нина Островская”.
— Осматриваешься? — раздался за спиной девичий голос.
Я обернулся. Улыбаясь точно так же, как и на своей фотографии, ко мне подошла Нина, держащая толстую стопку бумаг.
— А я и не знал, что у тебя тут такая важная должность, — я показал на ее снимок на доске.
— Скорее ответственная, — она чуть крепче перехватила выскальзывающие из рук листы. — Зато я всегда в курсе всего. Очень полезно.
И не поспоришь. А главное, что теперь и я знал, где найти человека, который в курсе всего. А это, к слову, самый важный навык на новом месте.
В глубине коридора раздавались чьи-то шаги, но вокруг не было никого — только я и Нина, в очередной раз перехватившая выскальзывающую стопку бумаг.
— Давай помогу, — предложил я.
— Благодарю.
Она охотно передала мне бумаги, похожие на записки счетовода с бесконечными рядами цифр и статьями расходов. В принципе, если здесь столько тратят на студентов, то устроился я неплохо.
— Куда это? — спросил я.
— В студсовет. Я покажу…
Вместе мы направились вдоль доски почета, провожающей нас десятками запечатленных на снимках глаз. Большая фотография Марка Островского, делящего с Ниной одну фамилию, сама собой наводила на вопрос.
— Брат? — я кивнул на него.
— Будешь смеяться, — с улыбкой ответила она, — дядя. Всего на год старше. Так иногда бывает. А бабушка на пару лет младше мачехи. У меня в семье вообще все перевернуто…
