Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— А я ведь тебя где-то видел, — шептал он, прислушиваясь к звукам погони, то набегающим, как волна прибоя, то вновь откатывающимся в глубь леса.

Временами шаги и голоса раздавались так близко от Владигора, что он изо всех сил вжимался в мох, готовый, впрочем, в любой миг вскочить и заткнуть глотку слишком ретивому и удачливому загонщику. Но таковых не нашлось, и звуки погони в конце концов затерялись в глухих дебрях, куда увели ее Гуюк и Ухватай.

Князь первым подал сигнал о том, что опасность миновала. Он встал, отряхнулся, подтянул ремень, поправил меч и рваным носком сапога слегка ткнул в бок Берсеня. Тот резко вскочил, выхватил меч и, если бы Владигор не отпрянул назад, запросто вогнал бы клинок ему в горло.

— Какой борзой! — захохотал Владигор, когда Берсень наконец разглядел его.

— Не серчай, князь! — смущенно пробормотал бывший тысяцкий. — Сморило меня на теплом мху, а тут еще и сон привиделся, будто волчары со всех сторон обступили и один уже прыгнул и в бок зубами впился.

— А может, это я и есть волчар? — спросил Владигор, глядя в глаза Берсеня. — Только обличье у меня княжеское, а?

— Не смущай душу, князь, — вздохнул Ракел, вскакивая на ноги и подтягивая сморщенные голенища сапог. — У меня твои похороны из головы нейдут.

— Какие похороны? — опешил Владигор. — Вот он я, живой, сам кого хошь в гроб уложить могу!

— Да видно, нашлись такие, кому ты живой не нужен, — сказал Берсень. — Я-то знаю, как такие дела делаются! Не нужен ты им был, вот они и выждали момент, когда ты отъедешь, да кого-нибудь в гроб и подложили.

— Видел я этот гроб, — подхватил Ракел. — Богатая колода, такую за одну ночь не выдолбить, видно, загодя постарались! Стоит посреди княжьего двора, ворота настежь открыты, чтобы весь народ мог со своим князем проститься.

— Какой народ? С кем проститься? Кто в гробу-то лежит? — перебил Владигор.

— Ты, князь, и лежишь, — усмехнулся Ракел, — ты или двойник твой, которого ты сотворил, когда за богатырским мечом шел. Ты тайком через Мертвый Город за Заморочный Лес пробирался, а он со свитой в открытую шел, чтобы Мстящего Волчара обмануть. А как ты до меча добрался так они твоего двойника и припрятали. До поры, до времени, пока другие игры не начнутся. Видно, время пришло, вот они и сыграли. Так что, князь, если бы не пес и сокол, так я бы тоже соблазнился, уж больно похож на тебя покойник. Народ вокруг колоды ходит и горючими слезами обливается.

— А кого же вместо меня на престол возвели? — поинтересовался князь.

— Как кого? — воскликнул Ракел. — Скоморошку помнишь? А то, что сын у тебя от нее, не забыл? Вот его и возвели!

— Вот как! — обрадовался Владигор. — Я же их разыскиваю, купцов, гусляров да всяких прохожих людей расспрашиваю, а они сами объявились!

— Не сами объявились, а объявили их, — хмуро перебил Берсень, — и сдается мне, что не они это вовсе. Знаю я, как такие дела делаются.

Темная, глубоко выдолбленная долотами дубовая колода стояла посреди двора на грубом столе и была густо обложена еловым лапником, над которым чуть выступал бледный профиль покойника. Горожане и посадские толпились перед воротами и по двое-трое проходили между приоткрытыми створками и двумя шеренгами стражников, державших наготове тяжелые суковатые дубинки. По случаю похорон мечи были убраны в ножны и наконечники копий и алебард упрятаны в меховые чехлы, — считалось, что таким образом душе князя, невидимо витающей над безвременно оставленным телом, ничто не угрожает.

Дуван с толмачом и приспешниками стояли в ряд перед высоким крыльцом и мяли в красных от мороза руках расшитые жемчугом шапки. Лицо казначея покрывал густой слой румян, а к шишке на лбу была искусно прилеплена прядь жирных волос. А на верхней площадке крыльца стояло тяжелое, обитое вишневым бархатом кресло с высокими подлокотниками, и в нем сидел годовалый младенец, одетый в горностаевый тулупчик, отороченный собольими хвостами. Рядом с ним, опираясь на спинку кресла, стояла молодая женщина со строгим вытянутым лицом и тонкими, скорбно поджатыми губами. Она смотрела на входящих во двор серыми, чуть затуманенными приличествующей слезой глазами, а когда младенец в кресле начинал шалить и теребить ручонками соболиные хвосты на тулупчике, наклонялась к нему и легким, но властным движением руки пресекала неуместную резвость наследника княжеского престола. Черный шелковый плащ, крупными складками ниспадающий до самых половиц крыльца, скрывал ее фигуру, но Ракел, прошедший в ворота следом за Владигором и сразу беглым взглядом окинувший весь двор, при виде «скорбящей вдовы» тихонько хлопнул князя по плечу.

— Хороша, — шепнул он, опустив глаза. — И где они таких берут?

— Молчи, смерд, зашибу! — зашипел ближайший стражник, угрожающе качнув дубинкой над головой Ракела.

Тот с нарочитым испугом втянул голову в плечи, опустил глаза и прикрыл ладонями спутанные кудри на макушке, где еще оставались приставшие с ночи сухие хвоинки и даже колючая веточка кукушкина льна. Если бы стражник был внимательнее, он бы, конечно, заметил эту подозрительную деталь во внешнем виде Ракела, но вся стража мучилась жестоким похмельем с княжеских поминок и потому не особенно присматривалась к прохожим. При том, что накануне вечером Дуван сам собрал в зале всю дружину и, прикладывая к заплывшему глазу холодный набалдашник посоха, строго наказал следить за всеми, кто придет прощаться с князем, и давать ему знак в случае появления в толпе каких-либо подозрительных личностей.

Дружинники, успевшие после неудачной облавы не только обернуть в холсты погибших товарищей, но и изрядно хлебнуть из своих поясных баклажек, хоть и кивали лохматыми головами, но слушали Дувана вполуха, ибо никак не могли понять причину повышенной бдительности казначея. Они все, конечно, уже знали, что из каменной ямы нового тысяцкого Десняка сбежал какой-то старый, брошенный туда еще при Климоге колодник. Слышали, что среди ночи неизвестно куда пропал ночной привратник Десняка Ерыга. А те, кто вместе с Дуваном были на пристани, сами видели, как с обрыва на казначеевом жеребце вдруг слетел какой-то лихой оборванец и, обрубив аркан с пойманным в ладье бродягой, вскинул его поперек седла и так стремительно скрылся в высоком прибрежном камыше, что за ним не смогли угнаться не то что всадники, но и стрелы, в изобилии пущенные ему вслед из луков и арбалетов. То, что в этой суете куда-то исчез нанятый Десняком поединщик Ракел, для потехи в одиночку выходивший против дюжины дружинников и раскидывавший их по всему Деснякову двору, даже обрадовало охранителей княжеского спокойствия, давно завидовавших ловкому и неуязвимому чужеземцу.