Все время, пока они шли, Эльсалилль думала: «Видно, моя мертвая сестра и не знала о том, что он хочет искупить свое преступление и стать добрым человеком».
Сэр Арчи шептал на ухо Эльсалилль самые ласковые и нежные слова. И чем больше Эльсалилль слушала его, тем более укреплялась ее уверенность.
«Ведь, может быть, для того и позвала меня из дома моя сводная сестра, чтобы я услышала все те слова, что сэр Арчи теперь шепчет мне в ухо, — думала Эльсалилль. — Она любит меня так сильно, что может желать мне только счастья».
И когда они остановились перед входом в лачугу, а сэр Арчи снова спросил Эльсалилль, поедет ли она с ним за море, она ответила, что согласна с Божьей помощью сопровождать его.
К утру шторм утих, однако лед так и остался нетронутым и выход в море был закрыт по-прежнему.
Проснувшись, Эльсалилль подумала: «Конечно же, лучше, чтобы преступник обратился на путь истинный и стал бы жить по завету Божьему, нежели был бы наказан и убит».
Днем от сэра Арчи пришел посыльный с широким золотым браслетом для Эльсалилль, и она сказала себе, что, видно, сэр Арчи хочет доставить ей радость. Она поблагодарила посыльного и приняла подарок.
Но только он ушел, ей пришло в голову, что этот браслет сэр Арчи купил на деньги господина Арне. Тогда она сорвала браслет с руки и отбросила его подальше от себя, ибо ей стало невыносимо видеть его.
«Что за жизнь будет у меня, если я всегда должна буду помнить, что живу на деньги господина Арне? — думала она. — Поднося еду к своим губам, разве не стану я думать об украденных деньгах? И одеваясь в новые одежды, разве не услышу я, как в ушах у меня будет звенеть, что все куплено на неправедные деньги? Теперь я ясно вижу, что прожить с сэром Арчи для меня невозможно. И когда он придет ко мне, я должна буду сказать ему, что поехать с ним не смогу».
Сэр Арчи пришел уже под вечер. Его обуревала радость, ибо тяжелые мысли более не преследовали его. И он думал, все это оттого, что он пообещал хорошо поступить с юной девушкой во искупление своей вины перед другой.
Когда Эльсалилль увидела его и услышала его речи, она решила не говорить ему о своей печали и о своем намерении расстаться с ним. А позже, слушая сэра Арчи, и вовсе забыла о своих переживаниях.
На следующий день было воскресенье, и Эльсалилль пошла в церковь. Она была и на обедне, и на вечерне.
Когда она во время обедни сидела и слушала, что говорит пастор, ей показалось вдруг, что она слышит совсем рядом чей-то плач и всхлипывания.
Она решила, что это, наверное, плачет кто-нибудь из сидевших с ней рядом на скамье. Но, посмотрев по сторонам, она увидела там только спокойные торжественные лица. Однако же она отчетливо слышала, как кто-то плачет так близко от нее, что, вытянув руку, можно было бы коснуться его.
Эльсалилль внимала всхлипываниям и вздохам и думала про себя, что ничего более печального она никогда не слышала.
«Чье же это горе столь глубоко, что льются такие горькие слезы?» — думала Эльсалилль.
Она посмотрела назад, а потом на скамью впереди. Но и там все сидели молча, и ни один лик не был отмечен слезами.
И тогда Эльсалилль поняла, что не надо было ей спрашивать себя и удивляться. Ведь с самого начала знала она, кто плачет подле нее.
— Дорогая, — прошептала она, — отчего же не показываешься ты, как в тот день, когда ты пришла ко мне? Ведь ты знаешь, что с радостью сделаю я все, что могу, чтобы высушить твои слезы.
Она прислушалась в ожидании ответа, но не получила его. И только слышала, как мертвая плачет рядом с ней.
Эльсалилль попыталась вслушаться в слова, которые говорил с кафедры пастор, но не могла сосредоточиться. Ей стало не по себе, и она прошептала:
— Я знаю человека, у которого есть повод плакать, да поважнее, чем у других, и этот человек — я сама. Разве не для того моя сестра указала мне на убийцу своего, чтобы в моем сердце теперь была радость?
Она слушала рыдания и негодовала все больше. Она думала: «Как же может моя сводная сестра требовать от меня, чтобы предала я того, кто мною любим? Никогда не поступила бы так она сама, будь она жива».
Она сидела на церковной скамье и не могла теперь же встать и покинуть церковь, но и остаться была не в состоянии. Она раскачивалась вперед и назад и ломала руки. «Верно, тень станет преследовать меня сегодня весь день, — думала она. — А кто знает, не будет ли она преследовать меня и всю мою жизнь?»
Но все глубже и тяжелее становились рыдания, которые Эльсалилль слышала рядом с собой; в конце концов сердце ее не выдержало, и она заплакала сама.
«Тот, кто так рыдает, должен страдать очень глубоко, — думала она. — Страдания эти, должно быть, страшнее того, что могут представить себе живые».
Когда служба закончилась и Эльсалилль вышла из церкви, она не слышала больше рыданий. А по дороге домой она сама шла и плакала о своей сводной сестре, которая никак не может обрести умиротворения в могиле.
Вечером, когда снова подошло время богослужения, Эльсалилль опять пошла в церковь, ибо ей нужно было знать, по-прежнему ли сидит и плачет там ее сводная сестра.
И стоило только Эльсалилль войти в церковь, как она сразу услышала плач, и душа затрепетала в ней, едва лишь рыдания коснулись ее слуха. Она поняла, что силы оставили ее, и хотела теперь только одного — помочь мертвой, которая не могла найти успокоения среди людей.
Когда Эльсалилль вышла из церкви, было еще довольно светло, и ей было видно, как кто-то из шедших впереди ее оставляет на снегу кровавые следы.
«Кто же это настолько беден, что ходит необутый и оставляет кровавые следы на снегу?» — подумала она.
Все, кто шел перед ней, производили впечатление людей с достатком. Они были хорошо одеты, и ноги у всех были обуты.
Но кровавые следы были свежими. Эльсалилль ясно видела, как вдавливаются они в снег ногами одного из идущих в толпе впереди.
«Дорога, видать, была длинная у этого человека, коли он так покалечил себе ступни, — подумала она. — Помоги ему, Господи, найти поскорее крышу над головой, чтобы обрели наконец покой ноги его!»
Ей захотелось узнать, кто же прошагал столь долгий путь, и она пошла за этими следами. Хотя для этого ей пришлось свернуть с дороги, которая вела к дому.
Но вдруг увидела она, что все люди ушли в другую сторону, на улице она осталась одна. Однако кровавые следы продолжали возникать на снегу перед ней.
«Ведь это же идет бедная моя сестрица», — подумала она тогда, и тут же поняла, что знала об этом все время.
«Ах, моя бедная сестрица, я думала, ты ступаешь так легко, что ноги твои следов не оставляют. Но кому из живых дано понять, каких страданий стоит тебе ныне твоя дорога!»
