— Да, конечно. И все-таки…
— Гарри, в этой бутылочке была та самая «сома». А я почти уверен, что бутылочка — моя.
Гарри Хэм прищурился.
— Твоя? Какого черта?.. Ты уверен?
— Думаю, да. У меня их была целая куча. Они очень приметные. Я привез сотни три таких из Индии вместе с сари в те времена, когда снабжал хиппи.
— И что ты в них наливал?
— Духи. Дешевые жасминовые благовония из Кашмира. Хорошо шли. Но эти бутылочки очень подходят и для гашиша.
— Хоб, Христа ради…
— Не дури, Гарри. Это было сто лет назад. Я уже давным-давно завязал. А про эти бутылочки и вовсе забыл. Но в свое время они были моей торговой маркой. Мне надо выяснить, кто их использует. Пока полиция не вышла на меня.
— А где ты их видел в последний раз?
— Они валялись в сарае у меня на фазенде.
— На которой, Хоб?
— На К'ан Доро, той, которой сейчас владеет Кейт.
— Да, пожалуй, лучше обсудить это с ней.
Фазенда Кейт была в Сайта-Гертрудис. Покинув Гарри, Хоб спустился с гор на шоссе, а потом через долину Морна — на главную магистраль. Проехав через Санта-Эюлалиа, он свернул к Ибице, затем повернул направо, на дорогу, ведущую к Сан-Антонио-Абад, а спустя милю повернул к маленькой вилле в стороне от дороги.
Во дворе стояли две машины: одна — старенький голубой «Ситроен» Кейт, другая — довольно новый микроавтобус «Форд» американского производства. Хоб поставил свою машину рядом. У него уже начало сосать под ложечкой.
Не успел он захлопнуть дверцу, как Кейт уже выбежала из дома во двор.
— Хоб! Вот здорово!
Она выглядела по-прежнему хорошо. Точнее, она еще больше похорошела с тех пор, как Хоб видел ее в прошлый раз. Яркий сарафан, обнажающий плечи, белокурые волосы — темно-золотые, а ближе к концам почти белые, пушистые и развевающиеся на ветру…
Хоб затаил дыхание. Потом перевел дух. Спокойно, парень! Она ведь всегда сводила тебя с ума.
— Привет, Кейт. Я тут проезжал мимо и решил заскочить, посмотреть, как ты.
Кейт была женщиной среднего роста, лет тридцати с небольшим, с улыбкой, как солнечный луч. Теперь она чуточку располнела, но все равно была хороша. Ее странный аромат надолго задерживался в памяти — один из этих темных мускусных запахов, невероятных и неотразимых. Живое воплощение солнечного света — так он называл ее когда-то.
— Ну что ж ты стоишь, заходи!
Она повела его в дом — маленькое современное бунгало. На крылечко вышел мужчина — высокий, поджарый, мускулистый, с маленькими усиками, изящные небольшие ноги в кроссовках, шикарный белый костюм, на порочном смуглом лице — скучающее выражение.
— Хоб, это Антонио Морено. Не знаю, знакомы ли вы? Сеньор Морено — художник, приехал из Мадрида. Довольно известный. Я знаю, ты почти не следишь за событиями в мире искусства, но, может, ты все же слышал о его настенной росписи с убитыми лошадьми в галерее Монтьюич? Она наделала много шуму. Сеньор Морено согласился показать мне кое-какие свои произведения. Я сейчас работаю агентом галереи «Мадрас» в Ла-Пене. Мы надеемся, что сеньор Морено разрешит нам выставить некоторые из его работ. Сеньор Морено, это Хоб Дракониан, мой бывший муж.
— Здрасте, — зло буркнул Хоб.
— Encantado! <Я в восхищении! (исп.)> — насмешливо пропел Морено.
— Мне на самом деле нужно поговорить с Хобом, сеньор Морено, — объяснила Кейт. — Может, вы пока съездите в отель за теми холстами, которые обещали мне показать, и вернетесь где-нибудь через полчасика?
— Да, конечно, — кисло ответил Морено. И уехал в своем американском «Форде».
Кейт провела Хоба на уютную заднюю веранду и налила ему и себе холодного чаю.
— Дети в Швейцарии с Дереком. Они ужасно огорчатся, когда узнают, что ты заезжал без них. Что-то у тебя вид такой усталый?
— Отсутствие преуспевания утомляет, — объяснил Хоб. Про Дерека он расспрашивать не стал. И мужественно удержался от вопросов о том, есть ли между ними с Морено что-то, кроме убитых лошадей. Все равно ведь не скажет…
— Что, агентство в застое?
— Да нет, дела идут, только денег нет.
— Ну, может, все еще наладится, — сказала Кейт.
Хоб кивнул, глядя в сторону. Этот Морено испоганил ему целый день, если не целый месяц. Хоб терпеть не мог видеть рядом с Кейт других мужчин, даже Дерека, с которым она жила уже почти пять лет. Глупо, конечно, надеяться, что у них с Кейт еще что-то может получиться. Пора делать свое дело да возвращаться в Париж. К Мариэль. Тьфу! «Пора менять свою жизнь», как сказал Рильке.
— Слушай, Кейт, мне надо спросить у тебя одну вещь. Помнишь те мои зеленые стеклянные бутылочки? Ну, которые я привез из Индии лет двадцать тому назад?
— А как же, конечно, помню, — сказала Кейт. — Ты в них еще гашиш продавал.
Хоб поморщился.
— Когда мы с тобой разошлись, я оставил уйму таких бутылочек, пустых, в заднем сарае…
— Ой, да ты там оставил кучу всякого барахла! И коровьи шкуры, и эти уродские вышитые кошелечки из Индии… И еще перья — у тебя были целые кипы этих перьев!
— Ничего удивительного. Я продавал это барахло хипповским торговцам для еженедельных ярмарок.
— В общем, полно всякого. И еще стеклянные четки — Господи, эти стеклянные четки! Что ж там еще-то было?
Кейт приняла задумчивую позу. Самая красивая женщина, какую он когда-либо встречал, и при этом никто лучше ее не умел выводить Хоба из себя. Каждый раз, как ему требовался ответ на прямо поставленный вопрос, она вместо этого уносилась за тридевять земель со своими воспоминаниями.
— Помнишь Филиппа? — спросила она. — Ну, которому ты еще подарил все свои трубки для курения гашиша?
— Помню. Он собирался написать нечто вроде исследования по курительным принадлежностям. Кейт, так насчет тех бутылочек…
— Я думаю, — сказала Кейт. И посмотрела ему прямо в глаза. — Я думаю — как хорошо нам было вместе в старые добрые времена! Правда, Хоб?
Сердце Хоба подпрыгнуло от радости — и снова взялось за монотонную повседневную работу. Ну да, им было хорошо — пару недель. А потом два года ада. Вот и вся горькая история их семейной жизни.
— Да, нам было очень хорошо, — согласился Хоб. — Жаль, этот Питер Соммерс подвернулся не ко времени. — Питер? Так ты считаешь, что мы разошлись из-за Питера?
— Я же застал тебя с ним в постели!
— Да, но это было после того, как я узнала про твою интрижку с Зорайей.
— Послушай, так ведь про Зорайю ты знала еще до того, как все началось!
— Это ведь было в тот год, когда мы решили предоставить друг другу полную свободу, помнишь?
— Ну, это все было чисто теоретически. Мы так никогда и не договорились на этот счет.
