Пульг продолжал кудахтать:
– И ни одного пореза? Да, это добрый знак, Грилли, я тебя люблю!
И это тоже было правдой: несмотря на дьявольскую скорость работы, Грилли не причинил Фафхрду ни малейшего вреда. По-видимому, человек, лишенный возможности подрезать поджилки другому человеку, будет считать любой другой порез для себя оскорблением и даже пятном на своей репутации. Так, по крайней мере, решил Мышелов.
Глядя на лишенного растительности друга, Мышелов сам чуть было не рассмеялся. Однако этот порыв – и вместе с ним живейший страх за себя и за Фафхрда – тут же поглотило ощущение, что во всем этом деле было что-то не то, и не только по обычным меркам, но и в более глубоком оккультном смысле. Раздетый и бритый Фафхрд лежит, привязанный к шаткой узкой кровати…. не то, не то, не то! Мышелову снова почудилось, на сей раз гораздо более явственно, что Пульг, сам того не подозревая, выполняет какой-то таинственный обряд.
– Тс-с! – подняв палец, зашипел вдруг Пульг.
Мышелов и трое молодчиков покорно прислушались. Привычный шум на улице стал тише и на миг почти вовсе прекратился. Затем через занавешенную дверь и залитое красным светом оконце в комнату проник высокий скрипучий голос Бвадреса, который начал читать большую литанию, и неразборчивый рокот отвечающей ему толпы.
Пульг похлопал Мышелова по плечу.
– Он уже начал! Пора! – вскричал глава рэкетиров. – Распоряжайся нами! Посмотрим, сынок, как ты спланировал операцию. Не забывай, что я не буду спускать с тебя глаз и требую, чтобы ты нанес удар сразу после проповеди Бвадреса, когда начнется сбор пожертвований. – Он строго посмотрел на Грилли, Виггина и Кватча. – Слушайтесь моего заместителя! Исполняйте каждое его приказание, если только я не велю иначе, – строго предупредил он. – Давай, сынок, поспеши, начинай приказывать!
Мышелова так и подмывало врезать как следует прямо по украшенной драгоценностями маске Пульга, которую он только что снова надел, – врезать прямо по носу, а потом бежать сломя голову из этого сумасшедшего дома, где он должен приказывать по приказу. Однако он не мог оставить Фафхрда – раздетого, безволосого, связанного, мертвецки пьяного и совершенно беспомощного. Поэтому Мышелов двинулся к наружной двери и сделал знак Пульгу с приспешниками следовать за ним. Он почти не удивился – в этих обстоятельствах было трудно решить, какое поведение считать удивительным, – что они его послушались.
Мышелов знаком показал Грилли, чтобы тот подержал штору и пропустил остальных. Обернувшись и глядя через плечо маленького человечка, он заметил, как Кватч, который уходил последним, нагнулся, чтобы задуть свечу, и, воспользовавшись этим моментом, прихватил из-под кровати початый кувшин с вином. И почему-то этот вполне невинный воровской поступок показался Мышелову с оккультной точки зрения самым нелепым из всех происшедших до этого мистических несуразиц. Мышелову страстно хотелось обратиться к какому-нибудь богу, в которого он бы верил, и попросить, чтобы тот просветил и направил его в этом океане необъяснимых и странных предчувствий. Но, к сожалению, для Мышелова такого божества не существовало. Поэтому ему оставалось лишь броситься наудачу в этот неласковый океан в надежде, что в нужный момент его осенит вдохновение.
Пока Бвадрес скрежетал большую литанию, а толпа тихо отвечала ему, где надо (при этом очень многие шикали и свистели), Мышелов деятельно готовил декорации и размещал действующих лиц драмы, содержания которой он почти не знал. Сумерки были на его стороне – он мог проскользнуть практически незамеченным от одной кулисы к другой, а лотки примерно половины ланкмарских торговцев могли послужить, если понадобится, для оформления сцены.
В процессе подготовки Мышелов настоял на том, чтобы лично проверить оружие Кватча и Виггина – короткие мечи в ножнах, арбалеты и колчаны с очень неприятными с виду маленькими стрелами. К тому времени, как большая литания дошла до своего жалобного финала, сцена была готова, хотя где, когда и как будет поднят занавес и кто будет зрителями, а кто актерами, оставалось только гадать.
Как бы там ни было, но сцена выглядела внушительно: длинная улица Богов, уходящая в обоих направлениях в какой-то кукольный, залитый светом факелов живописный мир, бегущие по низкому небу облака, полупрозрачные ленты тумана, тянущегося с Великой Соленой Топи, далекий рокот грома, блеяние и завывания других жрецов, пронзительный смех женщин и детишек, зычные выкрики бродячих торговцев и зазывал, запах ладана из храмов, смешивающийся с маслянистым дымком от жареных закусок на лотках разносчиков, факельный чад, мускусные и цветочные ароматы разодетых дам.
Аудитория Иссека, значительно расширившаяся за счет людей, привлеченных рассказами о вчерашних подвигах неистового прислужника и дикими пророчествами Бвадреса, перегородила всю улицу, оставив с каждой стороны лишь узкие проходы под аркадами. На вечерней службе присутствовали все слои ланкмарского общества: тут можно было увидеть неописуемые лохмотья и мех горностая, босые ноги и усыпанные самоцветами сандалии, сталь наемников и тросточки философов, лица, разрисованные редчайшей косметикой, и лица, припудренные лишь пылью, глаза голодные и глаза пресыщенные, глаза, в которых светилась безумная вера, и глаза, в которых за скептицизмом скрывался страх.
Отдуваясь после большой литании, Бвадрес стоял напротив дома, где спал связанный Фафхрд. Его дрожащие руки покоились на бочонке, который был прикрыт мешком из-под чеснока и служил одновременно алтарем и ящиком для пожертвований. Почти вплотную к нему располагались самые истовые прихожане – кто сидел, скрестив ноги, кто на корточках, кто стоял на коленях.
Мышелов поместил Виггина и Кватча подле перевернутой тележки торговца рыбой, на самой середине улицы. Они передавали друг другу похищенный Кватчем кувшин с вином, – очевидно, чтобы скрасить свое пребывание на столь благоуханном посту, однако всякий раз, когда Мышелов замечал, что они прикладываются к кувшину, его вновь и вновь охватывало ощущение некоей оккультной несообразности.
Пульг выбрал себе место у низкой арки подле дома, где находился Фафхрд. Грилли был при нем, а Мышелов, закончив приготовления, присел неподалеку на корточки. Маска Пульга никому особенно не бросалась в глаза: в толпе было еще несколько мужчин и женщин в масках – пустые разноцветные пятна в море лиц.
Море это никак нельзя было назвать спокойным. Многие присутствующие были немало раздражены отсутствием рослого служки (они-то и шикали и свистели во время литании). Завсегдатаям тоже не хватало его лютни и нежных напевов, и они обменивались тревожными вопросами и предположениями. В конце концов кто-то выкрикнул: «Где служка?», и через несколько мгновений вся аудитория начала скандировать: «Хотим служку! Хотим служку!»
