Он лег на койку. Я сел, раздумывая. И пришел в себя неожиданно. Который час? Я посмотрел на часы и бросился к иллюминатору. Было полнолуние, луна светила уже не менее получаса. Я подбежал к Трокмартину и потряс его за плечо.
– Вставайте, быстрее! – воскликнул я. Он сонно встал. Рубашка его распахнулась, и я с изумлением посмотрел на белую полоску у него на груди. Даже в электрическом свете она слегка светилась, и в ней как будто мелькали маленькие искорки.
Трокмартин, казалось, не вполне проснулся. Он взглянул на свою грудь, увидел сверкание и улыбнулся.
– О, да, – сонно сказал он, – оно приближается, вернет меня к Эдит. Я рад.
– Трокмартин! – воскликнул я. – Проснитесь! Не сдавайтесь!
– Не сдаваться? – повторил он. – Бесполезно. Сохраните карты. Приходите за нами.
Он подошел к иллюминатору и сонно отодвинул занавес. Луна ярко освещала корабль. Под ее лучами полоса на его груди засветилась ярче, она отбрасывала мягкое свечение, казалось, она движется.
Он внимательно вглядывался и неожиданно, прежде чем я смог его остановить, распахнул иллюминатор. И я увидел, как что-то сверкающее быстро движется по лунной дорожке к нам, скользя по волнам.
В это же время донесся хрустальный звон и какой-то далекий, приглушенный крик.
Свет в каюте погас; очевидно, он погас на всем корабле, потому что послышались какие-то возгласы и беготня. Я сжался в углу. У иллюминатора появилось сияние – завитки и спирали живого, белого, холодного огня. Он устремился в каюту и весь был заполнен танцующими, огненными точками, и над этим сиянием, как семь маленьких лун, горели семь огней. Сияние втянуло в себя Трокмартина. Оно окружало его, проходило сквозь него. Я видел, что его кожа приобрела прозрачность и белизну, как освещенный изнутри фосфор. Лицо стало неузнаваемым, нечеловеческим, с этим смешанным – двойным – чувством. Он мгновение стоял неподвижно. Столб света, казалось, заколебался, а семь огоньков рассматривали меня. Я еще более вжался в угол. Увидел, как Трокмартина тянет к иллюминатору. Каюта заполнилась бормотанием. Я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, свет снова горел.
Но не было и следа Трокмартина!
Существуют поступки, о которых мы сожалеем всю жизнь. Думаю, что все происшедшее вывело меня из равновесия. Я не мог ясно рассуждать. Но я понял, что совершенно невозможно рассказать судовым офицерам о том, что я видел, что описал мне Трокмартин. Я знал, что меня обвинят в его смерти… И никто, кроме нас двоих, не видел появления странного феномена. Иначе я бы услышал разговоры об этом. Почему никто этого не видел, не знаю.
На следующее утро, когда было обнаружено отсутствие Трокмартина, я просто сказал, что расстался с ним в начале вечера. Никто не усомнился в моих словах, не расспрашивал меня. Его странное поведение было замечено всеми, его сочли полубезумным. И было официально объявлено, что он либо упал за борт, либо сам прыгнул туда во время неполадок с освещением, причина которых стала еще одной загадкой этой ночи.
Впоследствии те же соображения удержали меня от рассказа о случившемся коллегам ученым.
Но вот неожиданно эти соображения умерли, и я не уверен, что их смерть не является призывом Трокмартина.
Я отправлюсь на Нан-Танах, чтобы искупить свою трусость и отыскать обитателя бассейна. Я уверен теперь, что все описанное мной – абсолютная правда.