Это не люди: это нежить. Высокий парень в наброшенном на голое тело кожаном жилете — выпирающие рёбра, оскаленные зубы, чёрные провалы глазниц; не человек, а лишь остов человека. Девушка, лицо которой белее мела, с одним лишь неестественно красным пятном губ; голодная кровопийца. Существо непонятного пола, чьё лицо прошито кольцами и булавками; новое чудовище Франкенштейна. Совсем маленькая девочка в белом балахоне — она не нуждается в гриме; её искажённой бессмысленной жестокостью лицо и так просится на афишу фильма ужасов. И это лишь те, кто заметен сразу; обыкновенных растрёпанных ведьм, гривастых оборотней и бледных призраков здесь десятки, если не сотни. И все они извиваются в такт музыке, как черви в котле, виснут на шее друг у друга и взасос целуются с такими рожами, на которые и смотреть противно.
На моё плечо ложится скользкая когтистая лапа. Я то ли охаю, то ли ору во весь голос — в пронзительной музыке не разобрать. Лапа оказывается блестящей кожаной перчаткой со стальными накладками и принадлежит бритой наголо девице в коротеньких шортах и чёрных лентах поперёк груди. В её ноздрях висят кольца, от которых к серёжкам идут тоненькие цепочки. Её глаза настолько мутны, что я не уверен, на меня ли она смотрит.
— Потанцуем? — по её губам читаю я. Не дожидаясь ответа, она прижимается ко мне бёдрами, начиная двигаться в ритм оглушительным басам. В том же ритме начинает пульсировать рана у меня на плече, оставленная клыками волка.
Человек, укушенный оборотнем, рано или поздно сам превратится в оборотня. Я чувствую, что если останусь здесь, то превращение завершится в считанные минуты. И отшвырнув бритоголовую, я бросаюсь к дверям. Снаружи меня ждут всего лишь двое чудовищ; здесь же их сотня. Я снова вываливаюсь в готический вымысел, оставляя готическую реальность за спиной.
Снова — тьма, слегка разбавленная лунным светом. Снова — шелест ветвей, где каждый листик пытается подражать звуку шагов. Снова — безумный бег туда, куда глаза глядят; но на этот раз я не ощущаю даже лёгкой усталости. Ведь это не я бегу, а тот, кто снится. Он знает дорогу не лучше меня, но ему легче следовать той роли, которую написал Бенни…
И когда прямо мне навстречу выплывают поблескивающие серебром ворота парка, я понимаю, что это не удача, не промысел Божий, а всего лишь эпизод моей роли.
Это не те ворота, через которые я вошёл. И Вениамина здесь нет. Вместо него неподалёку стоит какая-то девушка в серой шали. Когда она бросается ко мне, я с большим трудом удерживаю себя на месте: мне нужно больше времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что я уже за пределами Гримроуд-парка и не всё, что движется, хочет меня ухватить и разорвать.
— Отец Джереми! Как прекрасно, что вы здесь…
Вот с этим я мог бы поспорить.
— Я повсюду искала вас… Я — Магдалена, сестра Вениамина…
Магда? Ой, как интересно! И что же ты делаешь во сне Бенни?
— …Вениамин отправился искать Элеонор, и я поняла, что он пошёл в Гримроуд-парк, а потом стемнело, и я просто не находила себе места, и… Вы знаете, где он? Вы можете ему помочь?
Магда говорит ещё что-то, но я уже плохо различаю смысл слов, не понимаю даже того, что сам отвечаю ей, пытаясь утешить, обнадёжить. Я вижу, как луна начинает сползать с неба — но не за горизонт, а куда-то вглубь, в темноту, которая почему-то пошла складками. Сон Бенни заканчивается; но моя роль ещё не сыграна до конца, и я — её заложник. И я снова бегу, теперь к тем воротам, где оставил Вениамина; я знаю заранее, что не обнаружу его там, что он уже в парке, вместе с Элеонор, но ничего не могу с собой поделать. Один семимильный шаг, второй — и я смотрю на опустевшую улицу перед воротами. Третий, четвёртый шаг — и я снова в Гримроуд-парке, куда бы не пошёл дажё под страхом расстрела. Плечо наливается тупой болью, начинают чесаться дёсны, но я знаю, что Бенни проснётся раньше, чем я стану волком.
Я опять на поляне, откуда расходятся пять тропинок. В прошлый раз я шёл к ней полчаса, теперь — полсекунды; время в гаснущем сне сжимается, как и пространство. На этот раз передо мной три силуэта…
Только теперь, слишком поздно, приходит понимание. Я — словно персонаж, которому за миг до финала дали прочитать почти написанную книгу. Я наивно возомнил себя главным героем, хотя с самого начала знал, что мне отведена лишь одна из второстепенных сюжетных линий. Мои блуждания по лесу не имели для книги почти никакого значения: она была о том, как Вениамин, немного подождав священника Джереми у ворот, сам отправился в Гримроуд-парк — чтобы встретить там свою невесту, теперь навеки обвенчанную с потусторонним миром. И когда Элеонор раскрыла свои объятия, Вениамин видел лишь её губы, не замечая выдвигающихся из-за них клыков… И почти одновременно с тем, как в его жилах перестала течь кровь, на его руке сомкнулось металлическое кольцо; по мере того, как он переставал быть человеком, холодный металл жёг всё сильнее и сильнее…
Теперь я вижу лишь развязку. Волк лежит чуть поодаль, а Элеонор надевает на шею Вениамину цепочку с ключом.
Этот ключ — от оков, которыми рука Элеонор соединена с рукой Вениамина. И мне даже отсюда виден блеск серебра и гримасы боли на их лицах; у неё — лёгкая, подавленная, а у него…
— Отпусти меня! Умоляю тебя, отпусти!
— Нет, — шипит Элеонор. — Сам возьми ключ и освободись… если хочешь…
— Но он из серебра! Теперь я не могу коснуться его!
— Какое мне дело… Отныне ты обречён на меня и на боль — и на знание того, что путь к спасению в твоих руках, но тебе до него не дотянуться…
Слышит ли он это — не Вениамин, а сам Бенни? Понимает ли?..
— Джереми, — долетает до меня сиплый шёпот, — беги… Со мной всё кончено… Скажи Магдалене…
Но у меня уже нет времени слушать, что он хочет передать Магдалене. Я бегу через парк, между уползающими в землю деревьями, мимо обрушивающейся церкви, к воротам, за которыми ждёт одинокая девушка. Мир гаснет, я уже почти ничего не вижу, не слышу, не чувствую, не думаю…
— Отец Джереми! Он жив? Скажите, у меня есть надежда?
Почти на ощупь — найти её руки, увидеть глаза — последнее, что я увижу здесь…
— Надежда есть, дитя моё. Но не более.
Пробуждение было не столь резким, как в прошлый раз. Мои глаза распахнулись, пришло сознание того, что ещё один этап пути позади, что я успел найти дорогу в сон Магды за секунду до того, как сон Бенни закончился; но я не чувствовал ни радости, ни удовлетворения. В душе медленно оседала тоска — и страх; чувства, которые приходят после того, как заглянешь опасности прямо в лицо.
Меня не тревожили воспоминания о вампирах и оборотнях. Я понимал, что избежал куда большей опасности — не сейчас, а когда-то давно.
