Та с Волохом переглянулась и голову опустила — не воротишь глупую, сама на погибель пошла. Кожа-то у покойной синя, на горле рана рваная, волос опален, одежа в клочьях, руки в кровь изранены и чешуйка желто-зеленая к ладони прилипла — наг Лису взял, кровь выпил, тепло и душу забрал. А что к нему попадает в обрат не ворачивается.
Ма-Гея только над телом девы пошептала и вызвала фантом ее, чтобы события восстановить да родичам показать. Получалось, полонили молодь девицы Маровы, а наги им помогли, гиблым зовом выманили, головы глупым затуманили, память стерли. За то только Лису взяли да одну из дев Ма-Ры, как плату за помощь. Всегда меж нагов такое было: ты мне — я тебе, иначе и не жили они. Но чтоб люд явий то принял — отродясь не бывало, как не было того, чтобы лесные смолчали, не упредили соседей своих, дружек, что верны им были. Видно вовсе о договоре забыли те или в страхе последнее понимание потеряли. Ма-Ра же темной стороне отдалась до донышка, раз разбою такому потворствует. Знать кончился род ее.
Тяжка потеря — а сколь впереди ежели не противится, не встать миром всем? Кто следующий будет?
Смерть Лисы всех потрясла. От роду того не было, чтобы наг арьянку, как паук муху брал, как не было того, чтобы дети супротив родителей пошли и из рода изверглись сами по непонятной никому причине, зову темных поддались. И уж что хуже знака — ежели детей самой Ма-Геи и кнежа выманили и души не дрогнули в страхе? Последний устой порушили, наряд поперечили.
Пал старый мир — всем ясно стало. А новый самим строить и как оно, учитывая происходящее, станется, неведомо. Одно осталось — сперва кадов да нагов вымести, Ма-Ру изгнать, апосля и строить. Иначе не получится.
Кто против затеи с походом к вратам был, более слова поперек кнежу не молвили. Смолк ропот — сборы начались да строительство защитного купола. Каждый час раничи ждали, что еще какие напасти на них свалятся.
А мать Лисы, Норна в лес ушла и клятву дала лесным за то, что не упредили, отмстить, и нагов наказать. Боле никто ее не видел.
Так еще одна душа из рода сгинула.
Дуса горько плакала, забившись в угол сенков, чтобы никто не увидел ее. Жаль было Финну, жаль Сева. Казалось ей — сиротой она стала. А матушке-то каково? Трое сынов неизвестно где и как, дочь да младшего сынка Ма-Ра темная забрала, а последнее дитя в поход опасный уходит. А тут Ран еще с мужами неслухами в догон полоненных кинулись. Что их ждет? Что детей ожидает, род весь?
Ма-Гея, застыв на лавке в светлице сидела, в одну точку смотрела. Женщина словно сгинула, ушла прочь из ставшего вдруг жестоким, грубым, мира, что забрал у нее все и крупицы не оставив. Виделся ей свет прошлого, где они с Ран повстречались да смиловались, поляны, словно для них специально луговыми цветами да травой устеленные, солнышком высвеченные. Шум листвы над головами, смех, жучек- несмышленыш запутавшийся в волосах мужа. Пир родовой, вокруг огнища пляс, радость от края до края. Дары дивьи. Отцовская пасека. Рождение первенца Светояра. Гром и молния возвестившая, что силен сын будет, крепок и лет ему много отмеряно…
Женщина застонала и, нащупав оберег на шее — знак высшей ведуньи — дар дивий, рванула шнурок. Прочь безделица! Кому ты нужен? От чего бережешь? Пусто все и знания все пусты. Ничего боле не надобно…
Колесо Сансары блеснуло золотым ободом и встало на ребро посреди половицы. Чу, и закрутилось по солнцеходу, слепя женщину.
Ма-Гея прищурилась — благо то. И сердце екнуло: ой, женка худая, мать дурная — живы дети-то, жив суженный!
И обмякла, зажмурившись: слава Щурам! Простите глупую!
Ладонь раскрыла и притянула колесо к себе. Легло он в руку ладно, теплым показалось, светлым, радостным. Знать минует беда, схлынет мрак и быть свету и счастью. Постоят еще деньки благие — не все перевелись на судьбе писанные.
Спокойно на душе стало — надежа есть, а коль она жива, то и человек жив.
— Не реви! Не ре-еви! — туда — сюда ходил мимо девочки домовой, сложив руки за спиной. — Не реви, Мокшу не радуй!
— У-ууйди-ии!
— Не уйду!
— У-у-уу… отста-аань…
— Не отстану! Чего мокроту развела невеста, тож мне!
— Н-ннеее невестааа… Финнаааа ааа…
— Чего? Она точно не невеста. Афина, да.
— Она из-за Вааанаааа… Да нечто я виновнаааа?…
— Ай, люди! Одна горюет, другая воет! Чего всполошились? Изверглась Афина — другой путь у нее, мимо дома. Судьба больша-ая!
— Жива, да? — на минуту перестала плакать Дуса, слезы ладошкой вытерла.
— Чего ей станется? — отмахнулся домовой. — Афину твою лопатой не убьешь. Таку кашу заварила — ой. И почто? А с дури девичьей! Во норов баламутный, вередливый! Фу, ты, ревмя по ней реветь! Афинка из дому — нашим легче!
— Ты чего это говоришь?! — возмутилась девочка.
— Погодь, придет черед, свидитесь — сама поймешь. Чем дале Афина от дома, тем он целее. А Сев да тятя твои вернутся. Рарог младшого кнежа случаем забрала, у себя приветила. И братовья вернутся. Все живы, все целы. Покаместь.
Девочка раскрыв рот слушала домового и вот вскочила, прочь ринулась:
— Куды?! — только спросить и успел — сдуло деву в горницу. Мать утешать полетела, весть благую понесла.
К вечеру и, правда вернулся Ран и все кто с ним уходил. И не один пришел в дом — с сынком, как Лелюшка и предсказывал. Однако Сев после ночного приключения изменился шибко — смотрел дико, как зверек, молчал и дрожал. А к ночи в беспамятство впал — застудил его наг, покалечил. Благо Рарог вовремя подсуетилась — выкрала, а то б не жить дитю.
— Нечто, — погладила сына по голове Ма-Гея. — Изгоню я вередов из тебя, поставлю на ноги, солнышко мое. Крепче прежнего станешь. Могуч будешь, роду подмога, нам радость. Ничто, сынок, минет беда.
Ран посмотрел на жену и не стал ее тревожить, от сына отрывать. Опустился без сил на лавку, зачерпнул кружкой воды из ведра. Испил и глаза закрыл — отдохнуть надобно. Тревожный день выдался, хлопотный.
Так и заснул на лавке.
Ма-Гея захлопотавшись о сыне, уснула пристроившись рядом, обняла дитятко рукой. И не заметила, как тот проснулся, выскользнул из постели ужом, прошел в повалушу сестер, где Дуса отдыхала.
Мальчик замер над изголовьем сестры, поглядывая на нее не по-детски внимательно. Змея на ободе зашевелилась, приподняла голову и зашипела, встретившись взглядом с щелевидными зрачками мальчика. Дуса вскинулась от ее шипения и села, заметив Сева.
— Ты чего? Худо тебе? — прошептала. Тот молча развернулся и пошел к выходу из избы, замер словно поджидал кого или раздумывал: идти али нет.
Что это с ним? — забеспокоилась девочка, рубаху теплую накинула и за братом двинулась. Только шаг сделала — тот из дверей вышел. Дуса за ним — он на улицу.
