«Судя по запаху, в этом крематории сжигают или свежих покойников, или живых людей», - пришла в голову спящего Сакурова какая-то нелепая мысль. Дело в том, что во всех крематориях мира принято сжигать сравнительно свежих покойников, а не третьеводнишних или прошлогодних. Сакуров об этом знал, хотя никогда раньше не бывал ни в крематориях, ни рядом с ними. То есть, память о запахе горелого человеческого мяса у него сохранилась именно после грузино-абхазского конфликта, задевшего Сакурова самым трагическим образом. При этом он не помнил, чтобы видел, как горит живой человек, потому что кошмарную память обонятельного свойства об известном запахе приобрёл, находясь рядом с пожарищами, где сгорали убитые накануне люди.
Тем не менее, мысль о возможно заживо сжигаемых людях пришла, болезненная сонная фантазия услужливо нарисовала черновую картинку процесса, и Сакуров элементарно задрожал во сне, да так чувствительно, что у него под руками задрожал даже штурвал самолёта.
«Чёрт!» - помянул свидетеля почти всех интересных событий Константин Матвеевич и попробовал проснуться. Однако проснуться с первой попытки ему не удалось, и Сакуров продолжил вынужденный полёт. А самолёт, словно издеваясь, самостоятельно снизился до минимальной высоты и заложил некрутой вираж. Поэтому Сакурову не пришлось порхать бабочкой, чтобы увидеть подробности кошмара почти в натуральную величину. А увидел Константин Матвеевич следующее: подготовительный и заключительный циклы фантастического процесса зазеркальной кремации. В подготовительной части присутствовали ворота, куда весело валила толпа празднично одетых людей. Миновав ворота, люди начинали дисциплинированно раздеваться, не прекращая своего «строевого» движения. Раздевшись догола, они входили в арку здания крематория.
«Блин», - с тоской подумал Сакуров, и в это время самолёт, продолжающий издевательский полёт по кругу, доставил своего беспомощного пилота к противоположной стороне крематория. Здесь Сакуров увидел заключительную часть в виде транспортёра, выносившего наружу некачественный пепел, который изобиловал «живописными» фрагментами человеческих тел иногда довольно внушительных размеров. Над транспортёром кружило непременное вороньё. Их невыносимые крики подвигли Сакурова к производству новой попытки проснуться, он напрягся и проснулся.
Проснувшись, Сакуров снова задумался на тему своей профессиональной непригодности в деле употребления крепких недоброкачественных напитков из-за своего японского происхождения. И в очередной раз позавидовал Жорке с Варфаламеевым, которые, наверно, ничего подобного не видели. Семёнычу Сакуров не завидовал, потому что Семёныч не мог видеть никаких кошмаров не только в силу своей природной русской выносливости, но из-за элементарного отсутствия мозгов. Ещё в ту ночь Сакуров решил завязать с бухлом, но не завязал и продолжал смотреть своеобразные «полётные» сны. Они отличались друг от друга по содержанию, но развивались по похожему сценарию. Сначала Сакуров летел и видел причудливый праздник жизни с нереально красивой архитектурой на фоне нереально восхитительной природы. Это были великолепные здания фантастических конструкций, а вокруг них пышные леса и культурные парки. Встречались также удивительные дворцы на берегах сказочно невиданных рек, и ветряные мельницы среди разноцветных лугов такой высоты, что крылья мельниц доставали перисто-кучевые облака.
Потом праздник неожиданно кончался и начинался кошмар, но теперь уже какого-то «локального» свойства.
Так, в одном сне на Сакурова набросилась собака, вырвавшаяся из клетки в багажном отсеке. Как она там оказалась, Сакурову даже неинтересно было знать, но он сражался с собакой не на жизнь, а на смерть в кабине самолёта, мучительно вспоминая, как включить автопилот.
А в другом сне самолёт попал в грозу и воздушный бой одновременно. Сначала неведомый противник продырявил рубку пулемётной очередью, а потом она стала наполняться дождевой водой. Самолёт колбасило молниями, Сакуров сидел в кресле пилота, сжимал штурвал и начинал элементарно тонуть. А когда он попытался отстрелить катапульту, кресло вяло всплыло на поверхность воды, на три четверти заполнившей рубку, но Сакуров при этом оказался задницей кверху.
«Да, брат, плохи твои дела, - прикидывал Сакуров после очередного пробуждения, - и будут ещё хуже, если ты не завяжешь…»
Но с завязкой у него всё не получалось и не получалось, поэтому перед четвёртой по счёту «серией» Сакурову померещилась какая-то дополнительная пограничная фигня, не имеющая к сонным кошмарам и их прелюдиям никакого отношения. Так, во всяком случае, показалось засыпающему Сакурову, когда он первый раз услышал какую-то возню в противоположном углу маленькой деревенской спаленки. Услышав подозрительные звуки, Сакуров попытался разглядеть их источник, но как не таращился в темноту, ничего не мог разглядеть, хотя до противоположного угла было чуть больше трёх метров.
«Надо встать, включить свет и посмотреть, что это такое», - думал Сакуров, забираемый любопытством. Но именно в этот момент ему делалось невыносимо лениво производить какие-то физические усилия, поэтому он оставался лежать в кровати. А спустя минуту Сакуров уже с кем-то мирно беседовал. Затем засыпал, видел сон, просыпался, сон вспоминал до мельчайших подробностей, а вот беседу припомнить не мог. Хотя точно знал, что какая-то фигня ему вчера мерещилось ещё наяву.
И так несколько раз до сегодняшнего дня.
Пока Сакуров пытался выудить из засыпающей памяти хоть какие-нибудь достоверные сведения о теме бесед перед продолжающимися «полётными» снами и собеседнике, его сознание стало двоиться и он вдруг почувствовал себя кристально бодрствующим и спящим без задних ног одновременно.
«Оригинальный феномен, - подумал во сне или наяву Константин Матвеевич. – Однако хотелось бы знать: сегодня я буду с кем-нибудь разговаривать перед сном? Если, конечно, я уже не сплю…»
- А чё ж и не поговорить? – то ли услышал в ответ на свой мысленный вопрос Сакуров, то ли этот ответ сам по себе возник у него в мозгу. Вместе с тем раздалась характерная возня устраивающегося поудобней в облюбованном углу таинственного собеседника.
- Ты кто? – задал законный вопрос Сакуров, продолжая испытывать некое раздвоение, но не личности, потому что личность железно спала вместе с телом и основной частью сознания, от которого как бы отслоилась его малая бодрствующая часть.
- Домовые мы, - буднично ответил некто.
«Как-то уж очень банально», - разочарованно подумал Сакуров.
