Ратибор сочувственно кивал, Волк в глубокой задумчивости потирал подбородок.
— Вдвоем, боюсь, можем всюду не управиться, — промычал он. — Тут работы на сотню человек…
— А может, и управимся, — глаза Ратибора загорелись. — Если следить только за посольским двором, как за главным логовом неприятеля…
— Который может вполне оказаться мнимым, — буркнул Волк. — Может быть, мы просто слишком не любим ромеев, и потому валим на них все мыслимые и немыслимые грехи?
— Ага, а ты можешь предложить что-нибудь более похожее на правду? — оскалился Ратибор.
Волк покачал головой, и стрелок оскалился еще шире, мол, вот видишь…
— Ладно, — молвил наконец черноглазый воин. — Раз ничего лучше придумать не можем… так тому и быть.
Велигой благодарно сжал ему руку, Волк улыбнулся в ответ улыбочкой «не пропадем!», и в этот момент отрок притащил-таки большую супницу с ухой. Стрелок уже потянулся к ней, когда из нестройных рядов пирующих раздался чей-то сильно подпитый голос:
— Ратибоо-о-о-ор!!!
— Который из двуу-у-у-у-ух?! — откликнулся лучник, донельзя раздраженный таким грубым вмешательством в такой ответственный момент.
— Который новгородец! — донеслось в ответ.
— Это не к нам, — стрелок подхватил-таки супницу и с наслаждением вдохнул ароматный пар. — Ну что за ерунда такая! Вечно нас путают… Два Ратибора на одном пиру — это же Ящер знает, что такое! А ведь мы с новгородцем совсем, ну совсем не похожи.
— А вот это уже к нам, — хмыкнул Велигой, глядя в сторону княжьего стола, откуда торопливо приближался гридень — князь не изволил возвышать голоса, когда надо было просто кого-то позвать.
— Ну вот… — Ратибор разочарованно шарахнул ложкой по столу. — Ну как всегда…
Запыхавшийся гридень возник у стола и не тратя время на то, чтобы отдышаться, быстро отбарабанил:
— Ве… ликий… князь… уффф… изволит звать… сильномогучего Во… олка… дабы усладить… усладить слух свой… его… пением…
— Эх ты, как завернул, — ухмыльнулся черноглазый воин. — Ко мне и на Туманных Островах так не обращались. Ну чтож, пойду услаждать слух…
Он поднялся, вытащил из чехла изящную лютню — диковинна для Руси, песни которой мало подходили под звучание сего инструмента — и кивнув друзьям (Ратибор облегченно вздохнул и запустил ложку в густое варево), двинулся к княжьему столу.
— Сейчас Волчара споет… — блаженно закатив глаза молвил стрелок. — Страсть как люблю его слухать…
Велигой тоже поднялся, хлопнул Ратибора по плечу. Во время всякого рода выступлений, когда внимание присутствующих полностью отдано исполнителю, особенно нужда бдительная, надежная охрана. Стрелок остался один расправляться с ухой. Что, впрочем, вовсе не вызвало у него недовольства.
Волк спокойно и неторопливо приблизился к княжьему столу, поклонился низко, но с достоинством — не сам пришел, пригласили. Князь некоторое время не спеша рассматривал его, полуприкрыв глаза и медленно отхлебывая из чаши. Волк встретил взгляд Владимира со спокойным почтением, ожидая.
Князь поставил чашу на стол, поудобнее устроился в кресле.
— Давно тебя не видели здесь, воин-певец, — молвил он, продолжая внимательно изучать гостя.
— У каждого в этом мире свои пути-дороги, — пожал плечами Волк. — Видно, мой путь некоторое время пролегал мимо твоего двора, княже.
— А жаль, — Владимир пригубил вина. — Твой голос тешит мой слух, а твои воинские подвиги сами по себе достойны песни.
— О том не мне судить, — вновь пожал плечами певец. — И песни, и подвиги имеют могут быть оценены лишь сторонним взглядом.
Владимир кивнул.
— Ты прав, — молвил он. — И потому я был бы не против послушать что-нибудь новое.
— Я твой гость, княже, — ответствовал витязь. — И твое слово здесь — закон.
— Я прошу тебя не на правах хозяина, и даже не волею Великого Князя, — покачал головой Владимир. — Я прошу тебя просто как человек, чью душу трогают твои песни. Как один из многих.
Волк поклонился.
— Это для меня еще большая честь.
Князь кивнул, сделал широкий жест, и для гостя тут же освободили место за столом. Волк отрицательно покачал головой, лихо перекинул через плечо ремень лютни, быстро пробежал пальцами по струнам, проверяя настройку. Лютня откликнулась чистыми глубокими переливами, и певец удовлетворенно улыбнулся. В палате меж тем потихоньку стали умолкать голоса пирующих, вдруг стало очень тихо.
— Чтож, — ясно прозвучал в этой тишине голос Владимира. — Потешь нас, воин-певец, чье искусство равняют с божественным даром вещего Бояна.
Волк задумчиво взглянул на князя, потом лицо его вдруг озарилось лучезарной улыбкой.
— Подожди, княже, — сказал он, поправляя ремень лютни. — Возможно, я придумал кое-что поинтереснее…
Он направился к дальнему концу стола, где в окружении вельмож и богатырей восседал старый Боян, любовно положив на колени сладкозвучные гусли. Волк наклонился к великому певцу, они о чем-то зашептались. Боян кивнул, перехватил гусли, быстрые пальцы извлекли из серебра струн несколько звуков. Волк с отрешенным видом крутил колки лютни, струны плавно гудели меняя тона. Взгляды всей палаты заворожено следили за двумя искусными творцами чарующих звуков, гадая. что же задумал Волк. Даже Владимир подался вперед, с возрастающим интересом наблюдая за певцами.
Волк, наконец. удовлетворенно хмыкнул, быстро извлек несколько звуков, кивнул с довольным видом, они с Бояном вновь зашептались.
Гости хранили мертвое молчание — слышно было даже, как во дворе терема топчутся у коновязи лошади. На глазах у всех происходили загадочные приготовления к великому таинству, имя которому — музыка.
Боян быстро перебирал струны, Волк что-то говорил ему, тот кивал или переспрашивал, вновь извлекал из звонкого дерева мелодичные переливы звука. Владимир уже начал ерзать от нетерпения. но торопить не решался — певцы лучше знают, как им делать свое дело.
Наконец Волк и Боян, похоже, пришли к согласию. Воин-певец отошел чуть в сторону, вновь поклонился князю, а потом и всей палате на четыре стороны, выждал, когда тишина вокруг достигнет наивысшего напряжения, и тронул серебро струн…
Тончайший перебор возник из пустоты, возвысился, наполнил палату чередой волшебных звуков. Волк выводил мелодию, пальцы порхали по грифу неуловимыми, изящными движениями. Серебристые переливы набирали силу, заполняли тишину палаты, и когда непрерывно возрастающая мощь их достигла некой неуловимой черты, в ее поток вдруг уверенно и твердо вступили гусли Бояна. Две темы слились в одну, стали единым целым, заполнили пространство Золотой Палаты, и игра теней вторила мерному дыханию океана звуков.
