— Сердце подскажет — усмехнулся мастер. Девушка задумалась. Она долго молчала, глядя на бредущих от города жителей, отрешенно поглаживая мягкую, спутанную конскую гриву.
— Значит, я не могу быть свободной? Ведь я не человек, у меня, наверное, и сердца нет?
— Почему… - начал мастер и тут же осёкся. Альрауне не могла быть свободной. Она принадлежала Море. Так, как предмет принадлежит его создателю. Как горшечнику принадлежит вылепленный горшок. Как кузнецу — выкованная подкова.
Запах гари становился всё сильнее. Путешественники остановились у городской стены.
— А ты научишь меня делать с лошадями так, как ты? Потом, когда-нибудь? — задумчивое выражение покинуло испачканное сажей личико девушки. На нём светилось привычное любопытство.
Вэн промолчал. Да и что он мог ответить?
Неподалёку у городских ворот, мастер оставил коня и девицу. Слишком велика была вероятность потерять их в людском потоке и дыму. Горели деревянные перекладины на крышах, пучки сена и прошлогодней травы, даже камни горели, раскаляясь до красна и обжигая воздух. Схватка на главной площади закончилась полной победой завоевателей — красно-зелёная форма оттоманской гвардии развеивала сомнения относительно произошедшего. Султан, наконец, получил добро на уничтожение последнего оплота врага, и отныне весь полуостров, а с ним и почти всё море, до самого предельного океана, принадлежали только ему. Вэна, на данным момент, мало интересовал изменившийся политический расклад в этой части света.
Главной проблемой было то, что все входы в храм солнцеликого оказались полностью запечатаными, и расположившиеся на площади вояки вряд ли стояли там, дабы приветствовать входящих. Сейчас даже нашивка мастера на рукаве рубашки Вэна не могла служить паролем для прохода в храм. Наверняка тех нескольких несчастных, которые были способны активировать телепортационное заклинание либо убили при нападении, либо держат где-то, всеми силами переубеждая сменить веру. Памятуя о том, как фанатичны были последователи солнцеликого, на переубеждение придётся потратить достаточно много сил и времени. И далеко не все его переживут. А значит — султану придётся ждать, пока великий совет пришлёт новых магов, открытых для «сотрудничества». И вряд ли это случится раньше, чем захваченный город превратится в клоаку благодаря упивающимся победой военным, разоренным гражданам, и трупам на улицах. Сначала грабежи, затем чума или что-то похуже, потом, наконец, воцарится некое подобие порядка, если в городе ещё останутся живые. Существующий порядок вещей разрушается гораздо быстрее, чем строится новый. А времени у Вэна было не так много.
Ближайший путь до Ормрона лежал через северный портал в Левкотеоне — богатом торговом городе, где пересекались юг и север. Вэн мысленно прикинул во сколько обойдётся путешествие, вздохнул, и направился к южным воротам. Нужно было добыть где-нибудь ещё одну лошадь прежде, чем султан объявит всё вокруг своей собственностью и ворам начнут отрубать руки.
V
Дорога растянулась на недели. Постоялые дворы, лошади, узкие речушки, бескрайние поля, каменистые горы сменяли друг-друга день за днём.
Вэн искренне пытался не разговаривать с девушкой больше необходимого. Но это было просто невозможно. Она спрашивала обо всём. Любой цветок, любое животное, предметы одежды, посуда, оружие — всё вызывало у неё неподдельный и насколько искренний интерес, что устоять не было никакой возможности. Вэну часто приходила на память фраза из журнала Томасона "она умеет слушать, как никто другой". Это оказалось правдой. Когда мастер что-то рассказывал, слушательница словно умирала. Она приникала к его голосу, как к живительному источнику, втягивая слова, звуки, смыслы и поглощая их широко распахнутыми глазами, приоткрытым ртом, склонённой на бок головой. И всё услышанное наполняло её удивительной, чистой радостью, которой мастер не видел уже много лет. Ей будто было достаточно самого факта, что она знает о чём-то. Знание о предмете было для неё гораздо ценнее самого предмета. Ни роскошные кареты, встречаемые ими в дороге. Ни расшитые наряды встречаемых на постоялых дворах дам, ни рассказы о прекрасном оружии или драгоценных камнях — не вызывали у девушки желания иметь всё это. Достаточно было того, что «это» где-то существует, под тем же небом, что и Альрауне. Её удивительная жажда знаний касалась всего — даже самого Мастера. Непостижимым для самого себя образом он рассказал ей о путешествиях, о не очень законной работе, но её интересовала не только его жизнь. Ей было интересно, что он думает, как он чувствует — способность чувствовать вообще приводила её в неземное блаженство, самой ей не хватало слов, чтобы описать каково это — вдруг почувствовать, что ты есть. Что пол под тобой холоден, что кожа саднит под порезами, а глаза болят от ярких вспышек заклинаний. При этом любопытство Альрауне никогда не касалось её собственного будущего. Ей было всё равно, куда они направляются, зачем, и что ждёт их в конце путешествия. Для девушки существовало только сейчас — одно упоительное сейчас, которое не имеет начала и конца. Возможно, поэтому мастер никогда не видел её грустной или раздраженной. Было только две Альрауне. Альрауне слушающая, и Альрауне размышляющая над услышанным. Каждое слово мастера откладывалось где-то в её рыжеволосой голове и оставалось там, высеченное на мраморных коридорах разума. Девушка помнила всё, что он ей рассказывал, всё сказанное им чудесным образом становилось частью этого удивительного существа. И от этого казалось, что девушка сама становится его частью. Под упоенным взглядом зелёно-карих глаз, впитывающих каждый звук, Вэн всё чаще ощущал себя преступником, отнимающим еду у нищих, чтобы выбросить. Она смотрела на него как на божество, на сущность, явившуюся ей, чтобы познакомить с этим миром. Как на проводника из мира безмолвия и темноты в мир слов и образов. Глядя на него, она видела кого-то другого. И от этого просыпалось желание стать другим. Тем самым героем, которого она видела в нём. А это было слишком непохоже на мастера Вэна, вора, мага и убийцу. Он никогда не заблуждался насчёт себя самого и своего места в мире. Всё, что ему было нужно — заработать достаточно деньжат, прикупить домик на берегу моря, сидеть по вечерам в кремле-качалке, раскуривая трубку, и смотреть на белых барашков, пасущихся на синей глади. Он никогда не видел себя в роли "Открывателя миров", и никогда не хотел этого. Но сейчас, натянутый на него чужой образ вдруг становился привлекательным и, что было самым ужасным, реальным.
