В это время вернулись викинги, не обнаружившие тела ижора.
— Драммар, — сказала, пожав плечами предводитель, и они, забравшись на дракар, начали слаженно работать веслами, отталкиваясь ото дна, чтобы вывести судно на глубину.
Когда ладья с неприятелями отошла от берега и развернулась по течению, Вейко выполз сквозь ближайшие кусты на поливаемую мелким дождиком сушу. Его трясла крупная дрожь, хотелось не просто плакать, хотелось выть. Но он не стал разводить костер и греться, размазывая слезы и сопли по щекам. Он бросился вдоль Невы, на ходу доставая из непромокаемого заплечного мешка свою драгоценность — свирель.
Охвен лежал в самом носу дракара, освобожденный от сети, но удрученный кожаным ошейником с крепившимся к нему поводком. Можно было внезапно броситься в воду, но это было равнозначно самоубийству через повешение: ножа и топора его лишили, едва только освободили из тенет. Охвен лежал, поджав под себя ноги, и горько плакал, сотрясаясь от попыток сдержать рыдания. Он понял, что сидя на привязи, как собака, он обречен на ужасную долю раба. Судьба уготовала ему такую горькую участь, что не хотелось жить. Но умирать тоже не хотелось.
Внезапно сквозь шелест дождя он услышал мелодию, слабо раздающуюся с берега. Охвен поднял голову. Зашевелились и викинги, пихая друг друга в бока. Музыка то пропадала, словно источник временами перекрывался какими-то препятствиями, то слегка усиливалась. Карел узнал свирель и сразу понял все: Вейко дарил ему на прощание песню, которую обещал сыграть по окончанию их путешествия. Слезы потекли по щекам пуще прежнего.
«Прощай друг Вейко, прощай матушка, прощай отец, прощай сестры, прощай друзья — приятели, прощай хитрый пес Карай, прощай дом, прощай Родина!» — пела, захлебываясь свирель.
Тот кошмар, в который обернулся Охвену поход на осеннюю ярмарку, усугубляло странное недомогание: кружилась голова, рождались постоянные позывы к тошноте до спазмов в желудке. Он решил, что умирает в неволе, как когда-то в детстве умер речной рак, которого пытался приручить: держал его в кадке с чистой водой, бросал ему мелких рыбешек и кусочки мяса, но тщетно — тот откинул клешни.
Первую ночь ему пришлось, как и всем, провести на море. Мерное покачивание усыпило большую часть викингов, но Охвену было тяжело: стараясь оказаться незамеченным, он выплескивал из своего желудка сначала остатки своего завтрака, потом воду, потом воздух и желудочный сок. Дурнота не проходила, накатываясь волнами: тяжело было шевельнуть рукой и ногой, на губах образовалась корка то ли засохшей слюны, то ли пены. Охвен был бы рад, если бы Бог поскорее взял его душу к себе.
Еды ему не давали, впрочем, питья тоже. Охвена это не удивляло, лишь только странно было, зачем же его запихнули в эту ладью, если никто не обращает на него внимания. Могли бы убить сразу на берегу, не канителясь.
Однако к исходу второго дня они внезапно пристали к песчаному берегу. Викинги, смеясь во все горло, стали выбираться на сушу. Охвена не оставили в одиночестве: чья-то рука, швырнула его через борт прямо в равнодушные холодные и на диво соленые волны. Охвен, побарахтавшись на мелководье, внезапно обнаружил, что ему стало несколько лучше. Во всяком случае, позывы тошноты куда-то делись, уступив место дикой жажде.
На карачках выбравшись на берег, он обнаружил, что у леса уже горит огромный костер. Кто-то дернул его за поводок, поторапливая двигаться. У огня ему бросили под ноги что-то. И когда он поднял это, то крепкий пинок отправил его к большому камню. Здесь Охвену удалось посмотреть, чем же его осчастливили: старое облезлое одеяло и кожаная фляга с водой. Жидкость мгновенно была выпита и это, как ни странно подняло настроение. На него снова никто не обращал внимания, поэтому он снял и старательно выжал промокшую одежду, завернувшись в одеяло.
Викинги продолжали хохотать. Видимо, это было одним из их любимых занятий в походе. Запах доброй еды заставил пустой, как карман пьяницы, желудок Охвена запеть на разные голоса. Он подумал, что при специальной тренировке, можно, наверно, выучить какую-нибудь простенькую песенку и развлекать себя в ожидании пищи.
Кто-то бросил ему прямо в песок кусок вареной рыбины, скорее всего, судака. Охвен не стал поднимать пищу, он кинул в ответ пустую флягу, норовя попасть в человека. Викинги опять захохотали и рядом с облепленным песчинками хвостом упала другая фляга, потяжелее. Стало быть, с водой.
Отвернувшись от людей, Охвен осторожно поднял еду: можно было, конечно, продемонстрировать гордость и обмыть ее водой из фляги, но, честно говоря, воду было жалко, а есть охота было неимоверно. Конечно, таким объемом насытиться трудно, но его хватило, чтобы вновь почувствовать себя живым человеком. Опустошив половину фляги, Охвен переоделся в полусухую одежду, замотался в жалкое одеяло и неожиданно для себя крепко заснул.
Снилась ему мама. Она гладила его по голове и грустно говорила: «Дурачок, мой дурачок! Как же тебя угораздило так!» А потом пришел отец, положил ему на плечо свою руку и проговорил: «Мужайся, сынок! Карелы никогда не сдаются! А мы тебя будем ждать!» Внезапно вместо отца оказался Вейко, который протягивал ему свою волшебную свирель. Охвен взял ее, и она превратилась в меч, но не олонецкой выделки, какой-то слегка согнутый и зазубренный.
Охвену нравилось во сне, он улыбался знакомым лицам и говорил: «Я вернусь, я обязательно вернусь!»
В действительность его вывел мощный пинок: викинги просыпались и готовились к отплытию. Карела опять за поводок поволокли в ладью, и он обругал себя последними словами, что не поискал на ночлеге никакого камня с острыми краями, чтобы помог освободиться, перепилив им ошейник или поводок. Но на борту его старательно и умело обыскали, так что камешек трудно было пронести, разве что во рту. Словно прочитав эти мысли, ближайший детина бесцеремонно запихал ему свои толстые пальцы в рот и осмотрел зубы. Как коню, но ведь лошади во рту ничего не прячут!
Следующие пара дней опять прошла на волнах. Но, то ли море подуспокоилось, то ли Охвен начал потихоньку привыкать к качке, однако чувствовал он себя не в пример лучше, чем несколько дней назад. Он даже рискнул сесть и оглядеться вокруг. Викинги, увидев это, снова жизнерадостно и беззлобно заржали. Ближайший бородач, расставляя ноги на ширине плеч, подошел и добродушно зарядил ему такой щелбан по лбу, что у Охвена брызнули слезы. Это было, конечно, все в шутку, но дальнейшее свое поведение Охвен мог объяснить только желанием еще веселее пошутить: он взмыл на ноги, как укушенный змеей в зад, резким движением обмотал свой поводок вокруг шеи викинга и сиганул за борт. Как бы он ни держался обеими руками за свой ошейник, но тот сдавил ему горло, не позволяя дышать, к тому же встречные волны имели острое желание затащить карела под днище дракара.
