В Уорренах ситуация была немного лучше, по крайней мере какое-то время. Щиты Драконов работали в обратном направлении, защищая Уоррены, которые должны были стать мишенью всей разрушительной мощи Драконов. Однако им не удалось пережить всеобщую остановку действия драконовской магии. Когда вихри рево вырвались на волю, они просто прекратили свое существование. Уоррены были под защитой соколиных щитов, однако на землю под ними эта защита не распространялась. Поэтому моря прошли под каждым Уорреном и окружили их со всех сторон. В считанные секунды Уоррены превратились в плавающие пузыри посреди этих адских морей. Уоррены подводных городов, разрушенных магическими птицами, стали всплывать наверх. Их защищала магия Соколов. Те из Уорренов, что находились в немногочисленных уцелевших подводных городах, остались в ловушке под поверхностью моря. Их пробудившиеся ото сна жители оказались без запасов воды и пищи. Запасы воздуха таяли с каждой секундой. Жуткая беспросветная тьма последнего пристанища стала последним, что они увидели перед смертью.
Позднее выжившие часто шептались о том, что в тот день одна половина мира погибла, а другая изменилась. Их было немного, но цивилизованные народы забыли, как жить в неблагоприятных местах, а из тех многих, которые после вихрей рево не утратили человеческого облика, лишь некоторые доживут до конца первого года после разрушений, нанесенных Войной Колдунов.
Фареган ушел с собрания в состоянии сильного возбуждения. Он не пошел вместе с Драконами наблюдать за уничтожением Уорренов — ему было совершенно неинтересно смотреть на то, что со стороны выглядит как возникновение пустоты. Вместо этого он отправился домой к своей любимой коллекции; к своим хорошеньким девочкам и мальчикам; некоторых их них он держал в подвешенном во времени состоянии в течение вот уже пятидесяти лет. Он решил выпустить их и поиграть с ними, пока будет ждать сообщения о том, что Уорренов больше не существует.
Пустое место в центре его коллекции словно насмехалось над ним; он так еще и не заполучил Джесс. Он никогда ее не получит. Но Джесс не достанется и никому другому. Фареган чувствовал себя удовлетворенным, словно ему удалось завершить какое-то сложное и достойное дело. Как будто, дав обещание уничтожить ее и то, что для нее было важно, он одержал победу в длительной, трудной игре.
А такая игра заслуживает вознаграждения.
Возможно, уничтожение его обожаемой коллекции. Он потом может создать новую, которую не будет портить пустое место посередине.
Да. Он разобьет их всех, по одному или, может быть, парами — по крайней мере самых маленьких и слабых.
Он потянулся к милой малышке Джерри, которая почти на протяжении пятидесяти лет оставалась девятилетней, которую он сотни раз лечил от смертельных ран, и прошептал:
— Сегодня мы наконец закончим нашу игру, дорогая.
А затем услышал рев.
Фареган взмахнул рукой и пробормотал: «Открыть окна!», и его заклинание превратило стены в окна.
С трех сторон он увидел синее небо и невыразимо красивое море, а вдалеке — смутные очертания Нижнего Города; внизу по небу бежали легкие облака.
А с четвертой…
Фареган закричал, увидев колоссальных размеров огненный столб, который заслонил небо и землю, а затем взорвался, разлетаясь во все стороны и поглощая весь мир. У него было время лишь на один этот короткий крик, и затем огонь окутал и его. Боль начала пожирать Фарегана и безжалостно рвать его на куски. Обезображенный, он рухнул на землю, даже несмотря на то что вся магия вокруг прекратила свое действие. Его куклы, его игрушки, вырвались из заточения, в котором он их так долго держал. Они бросились к нему — но уничтожившее его ревущее пламя рево поглотило и их.
Дела становились все хуже и хуже, когда подача основанной на магии энергии в Эл Артис Травиа прекратилась. Со скрежетом крошащегося известняка город рухнул вниз, в море, и оно поглотило город со всеми его жителями.
Фареган осознал. Осознал, кто он есть, что он есть, свою смерть, визжащий ужас каждой души, смешавшейся с его. И в этот момент понял, что души, которыми он так долго играл, осознали его присутствие.
Только теперь каждая из них была равной его душе по размеру и силе. А все вместе они пересиливали своей яростью.
Люди создают свой собственный ад. У Фарегана будет предостаточно времени, чтобы сожалеть обо всех приложенных им усилиях в создании своего.
Ничего не осталось от Эл Артиса и от величественного острова Главия, на котором некогда располагался Драгоценный Камень Времени, напоминавший алмаз в изумрудной оправе. Кольцо, распространившееся из центра острова, поглотило его целиком, а на его месте не осталось ничего, кроме жалкого Уоррена, торчавшего в центре моря проклятых сердец.
Магия всего за полчаса породила настоящие моря, и она же отправила вихри рево по поверхности целой планеты. Всего за полдня эти вихри промчались по всему океанскому дну. Такой небольшой отрезок времени, такой незначительный по сравнению с жизнью всего Матрина. В самом начале своего существования Матрин был одним миром, а когда он оказался на волосок от гибели — совсем другим.
В ужасающей тишине, воцарившейся сразу же после безумной бури рево, двадцать семь морей душ взывали к богам с просьбой о мщении. Но даже если боги и слышали их, они все же не соизволили ответить. Или, возможно, это потому, что они приложили слишком много усилий, пытаясь спасти что-нибудь прекрасное в том мире, который когда-то любили, и их силы иссякли. Интересно, устают ли когда-нибудь боги?
Что же делали боги, пока их мир и поклонявшиеся им люди неумолимо приближались к концу своего земного существования?
На развалинах Кахрима, что в Инджарвале, недалеко от того места, где вихрь с запада и вихрь с востока, неожиданно толкнувшись, поглотили друг друга, на земле лежали какие-то на вид безжизненные существа. Постепенно они начали пробуждаться и задвигались по чудом сохранившимся улицам. Обросшие мехом, с массивными телами, гибкими ушами и подвижными лицами, они не были похожи на трансформированных магией людей. Они обладали странной красотой, этакой звериной грациозностью, не имеющей, правда, ничего общего с человеческой, что, впрочем, совсем их не портило. Они пытались говорить друг с другом на языке, который был доступен их пониманию, однако их новые артикуляционные органы не позволяли издавать прежние, когда-то привычные им звуки. Они искали пищу, однако выяснилось, что их новые желудки уже не воспринимают то, что легко переваривали раньше. Они могли общаться друг с другом, хотя это было достаточно затруднительно.
