— И что бы ты хотел, чтобы я сделал?
— Господин, — теперь голос Иешуа уж точно изменился, в нем зазвучали настойчивость и облегчение, — не мог бы ты пройти в покой герцога? Они с графом Мэдоком не так давно закончили беседу и разошлись спать. Я подождал, чтобы спокойно препроводить моего господина в опочивальню, и в настоящий момент все спокойно. Но там только один человек, чтобы прислуживать ему, слуга, который обычно спит во внешнем покое. Я было думал, что выставят стражу, но в замке никогда не было в том нужды, и это никому не пришло в голову. И потому, господин, не мог бы ты пойти туда сейчас? Подождать там ровно столько, сколько потребуется мне, чтобы поднять людей герцога и прислать их стать у порога? Для этого тоже мне нужно твое соизволение. Я уже побывал у входа в восточную башню и запер на ключ графских солдат. Если утром выяснится, что ничего не произошло, они ничего не узнают — я отопру их, когда рассветет.
— Молодец. Ты верно поступил. Я пойду. Только дай мне минуту надеть что-нибудь и захватить меч. И, быть может… если моя госпожа проснется, увидит, что меня нет, она решит, что ее отец в опасности…
— Я разбудил Мариамну. Она здесь со мной. Она на всякий случай посидит у постели твоей госпожи. Будем молиться Господу, который для нас один, чтобы нам не пришлось пугать ее и что все мои тревоги оказались напрасны.
— За исключением испорченной брачной ночи!
— Будем надеяться, ты вернешься к своей госпоже задолго до того, как она пробудится, — твердо ответил Иешуа и повернулся, чтобы тихо позвать: — Мариамна? Подойди сюда.
Девушка поджидала, притаившись среди теней в следующей оконной арке. Когда Александр отправился за своими одеждой и оружием, она подошла ближе, остановилась подле Иешуа, чтобы шепотом задать ему какой-то вопрос, на который последовал такой же едва слышный ответ. А потом служанка беззвучно проскользнула в опочивальню к ложу своей хозяйки. Алиса не шелохнулась. Александр, уже полностью одетый, с мечом в руке, поднял в приветствии клинок и столь же беззвучно покинул опочивальню.
Иешуа уже исчез. Александр бесшумно в мягких башмаках из оленьей кожи побежал по переходам в сторону герцогских покоев.
Покои герцога располагались в южной части замка: чтобы попасть туда, Александру надо было добраться до угловой башни, ощупью найти себе дорогу (поскольку света на башенной лестнице не было никакого) вниз по дюжине ступеней спиральной лестницы, а затем отыскать дверь опочивальни Ансеруса. Из кратких наставлений, которые успел дать ему Иешуа, Александр знал, что это должна быть третья дверь по коридору на самом виду, поскольку ее обычно освещали два факела, каждый в своем кольце по обе стороны арки.
Ясно видно было также и то, когда Александр выбежал в круг света, отбрасываемого фонарями, что дверь в герцогский покой стояла настежь.
Когда он бегом достиг арки, то увидел три вещи. У порога ничком лежал какой-то человек, предположительно личный слуга герцога, и из груди у него торчала рукоять кинжала; сам герцог спал в огромной кровати, судя по всему, беспробудным сном; а граф Мэдок склонился над спящим с подушкой в руках.
На мгновение Александр потрясенно застыл на пороге, не произнося ни звука и переводя дух, потом изо всех сил выкрикнул «Ко мне!» и бросился вперед. В тот же миг он увидел, что граф не вооружен: отправляясь совершить свое тайное дело, Мэдок не захватил с собой меч, а кинжал его покоился в спине убитого им слуги.
Краткое промедление принца сыграло на руку его врагу. Мэдок швырнул подушку прямо в лицо Александру, и когда юноша отпрыгнул, граф отскочил от кровати и выхватил из висевших на стене ножен герцогский меч и кинжал. Потом, с лютой яростью в глазах, но выказывая все ужасающее самообладание бывалого бойца, Мэдок перешел в нападение.
Встречая этот первый натиск, Александр только и мог, что сдерживать нападавшего. Это было совсем не то, что сражаться в прошлых его поединках — которые казались теперь так далеко. Граф был человеком крупным, к тому же отчаяние и ярость и сама мысль, что на карту поставлено нечто большее, чем просто его жизнь, — все это прибавляло ему сил. Трудно было предугадать исход этого боя, не будь в первые несколько минут преимущество на стороне Александра. Но судьба — или справедливость — объединились против более опытного бойца. Когда граф наклонился над старым герцогом, готовясь задушить свою жертву подушкой, его лицо оказалось совсем близко к свету свечи, горевшей возле постели старика, и этот маленький светлячок пламени и теперь призрачно тлел перед его взором, слепя ему глаза. Меч, которым он наносил удары, не был его собственным: меч Ансеруса, оружие скорее церемониальное, чем боевое, был и длиннее, и легче, чем привычный ему клинок. Уже многие годы в жизни герцога Ансеруса не было ни одного поединка.
С другой стороны, глаза Александра привыкли к полумраку, и он бился своим собственным мечом — отцовским мечом, оружием боевым, которое сам сын уже успел обагрить кровью в схватке с корнуэльцами; с тех пор благодаря упражнениям и тренировке меч сросся с рукой и наносил удары будто продолжение оной.
И какие бы амбиции или страх ни подгоняли Мэдока, Александр уже знал, что если он проиграет бой, это будет стоить жизни и герцогу, а Алиса, его милая Алиса окажется во власти убийцы, который без жалости использует ее для того, чтобы завладеть Замком Розы для своих собственных низменных целей.
Скрещивались мечи, сталкивались со звоном, скользили один по другому, рубили и звенели вновь. Мэдоку, наносившему удары мечом и кинжалом в убийственном натиске, удалось потеснить юношу, и это дало ему несколько драгоценных секунд, чтобы отойти. Граф восьмерками завращал над головой свистящий клинок, проверяя непривычный вес и проклиная драгоценные камни в перекрестье, царапающие ему руку, а потом опустил меч, чтобы вновь остановить клинок Александра, когда принц в свою очередь перешел в наступление. Кинжал Мэдока опустился на вытянутую правую руку принца, прорезал шов рукава и поднялся окровавленным. Мэдок рассмеялся — краткое с придыханием удовлетворенное уханье, — а потом, с глазами, привыкшими к тьме, и рукой — к мечу, снова перешел в наступление, стремясь закончить бой до того, как шум поднимет на ноги весь сонный замок.
И действительно, один из спящих уж никак не мог спокойно спать. Герцог просыпался. Вот он шевельнулся, почти повернулся, произнес что-то невнятным шепотом, потом вновь откинулся на подушки.
Ни один из дравшихся этого не заметил. Они сражались подле кровати, наносили колющие и рубящие удары, уклонялись и по очереди переходили в наступление, но герцог, вновь провалившись в навеянную сонным зельем дрему, лежал без звука и без движенья.
Александр, вынужденный под двойным натиском меча и кинжала отступить к дверям, с отчаянием понял, что противник превосходит его оружием и уменьем. Остро сознавал он также и то, что где-то за его спиной в погруженном во мрак внешнем покое лежит тело убитого слуги. Споткнуться о него — почти верная смерть, но принц не смел, отражая удары меча и кинжала, даже на секунду отвлечься, чтобы бросить хотя бы взгляд в ту сторону. Выставив назад левую руку, он попытался нащупать ручку двери, слепо пошарил у себя за спиной, отчаянно вспоминая при этом, где именно лежит тело.
Еще один шаг назад, самый короткий, на какой он решался, в то время как прямо перед ним в свете, отбрасываемом из коридора факелами, возникло лицо Мэдока, раскрасневшееся от ярости и триумфа. Внезапно в этих злорадствующих глазах что-то изменилось, и это предупредило Александра о том, что в их поединок вот-вот готов вмешаться кто-то третий. В то же мгновение, ясное и бесконечно утешительное, он почувствовал, как в ладонь его левой руки вжимается рукоять кинжала.
И голос Алисы, бодрый и холодный как сталь, произнес:
— Давай, Мариамна! Помоги мне оттащить тело бедного Барти с дороги. Моему господину нужно пространство для боя. Забудь о крови, женщина! Хорошо. Теперь давай скорее! Беги, скажи, чтобы поспешила стража, и подними по дороге всех, кого застанешь спящим.
Если дочь герцога и произнесла что-то еще, Александр этого не услышал. Вооруженный теперь наравне со своим противником и чувствуя, как, смывая прошлую ярость, графа захлестывают сомнения, он не испытывал ничего, кроме боевого подъема. Раны в руке он вообще не чувствовал. Он рассмеялся, и кинжал вступил в игру, поддерживая клинок. И Александр ринулся вперед, как будто это было первое его нападение в этом бою, а не последняя отчаянная атака, способная лишь спасти от неминуемого и немедленного поражения.
Двадцать секунд спустя он убил Мэдока ударом собственного кинжала убийцы. Стоя над телом в тунике, забрызганной кровью противника, и чувствуя, как по руке у него сбегает струйка его собственной крови, он дал мечу и кинжалу упасть на пол, перевел дух и обернулся, протянув обе руки Алисе. Та со всех ног бросилась к нему, и он притянул ее в объятия, столь же крепкие, как любые другие в эту бурную брачную ночь.
