— Забери назад своё «прости», Солен. Не утяжеляй прощание, ведь наше общение было таким лёгким! Мы люди разных кругов, хотя домом считаем одну Корону.
Герцогиня вспыхнула, но ничего не сказала. Резковато поставила коробку с инструментами на стол и развернулась к двери.
— Разве в статусах дело! — всё-таки не удержавшись, с досадой сказала она на пороге. — Не то, что у тебя нет титула, остановило меня! Что значат эти глупые слова?! Ничто! Но я же вижу: ты любишь Миру… и всегда будешь любить. Я восхищаюсь госпожой Вако, но быть её тенью не хочу.
Он не мог забыть эти слова. Хотел… и не мог. Даже когда Карда показалась на горизонте, когда панорама спящего беспробудным утренним сном города начала разворачиваться перед его глазами. Яркая, красивая, живая Карда — в любое другое время Винсент бы по-детски восторженно любовался ей, но не сейчас.
На вокзале Мира, улыбаясь, подошла к нему, на ходу протягивая руку для поцелуя. Парадокс: когда она была вампиршей, её глаза казались ужасно старыми для юного лица, а теперь на лице пожилой леди искрились глаза юной насмешливой девушки. А Винсент застыл, не сумев выдавить даже жалкой улыбки.
В последние годы он нечасто бывал в Карде, вообще, редко возвращался мыслями к Мире. Его удалённость от нее позволила Винсенту думать, что он перерос больную любовь к тетке. Он подсознательно спорил с герцогиней, отправляясь в этот раз в Карду: «Докажу вам, что не люблю!» и проиграл спор. Да, Солен права: ни расстояние, ни годы не способны приглушить его чувство. Оно сквозит в каждом его слове, в каждой его мысли, обращённой к Мире. Долго Винсенту удавалось обманывать себя, замещать это слово «любовь» другими. Забота, жалость, уважение — но всё это не то, и все они — ложь. Истина одна, и они с Мирой знают её давно…
— Здравствуй, тётя.
— Здравствуй. Как твоя рана?
— Так Алекс тебе уже доложил…
— Не Алекс, Солен. Тебе нужно было приехать ко мне раньше. Я сразу поняла, чем очередная чистка в партии может тебе грозить. И предупреждала, помнишь? Счастье, что ты серьёзно не пострадал!
Он усмехнулся, подал ей руку, и они пошли вдоль перрона:
— Пожалуй, я немного увлёкся делами «Гроздьев». Но теперь свободен, и готов всецело посвятить себя служению Карде. Здесь есть интересные дела для такого как я, Мира?
— Ищи сам, — бывшая вампирша улыбнулась, показав острые клыки. — В Карде, как и всегда, всё вертится вокруг carere morte.
— Я читал, какие-то сумасшедшие мистики занялись здесь получением искусственного проклятия.
— Ты читал в «Вестнике»? Они всё переврали. Не искусственное проклятие — эти люди занимались просто изучением полезных свойств крови carere morte. Они обосновались в брошенном доме Митто, но, когда пошли нехорошие слухи, мои люди выгнали их из города.
— Правильно.
Мира поглядела с непонятным интересом:
— Изучение проклятия carere morte тебе не по душе, так?
— Если б я не был когда-то Избранным, возможно, мне понравился бы научный подход. Но я помню Дар, и отношение к нему Габриель и ей подобных не может мне нравиться.
— Carere morte не следует изучать? Но почему? Разве есть границы у познания?
Они тем временем выбрались на вокзальную площадь. Винсент увидел плакат «Гроздьев» на столбе и поморщился.
— И здесь они… Что вы сказали, тётя?
— Агитации в Карде до сих пор немного. Такие плакаты — большая редкость, не переживай. Я говорила про безграничность познания…
— Вам напомнить про безграничность Бездны? Мира, что с тобой, ты поддерживаешь этих сумасшедших?
Она смешалась:
— Нет, но… — Винсент по привычке повернул к бирже извозчиков, и Мира остановила его: — Лучше прогуляемся. Не возражаешь?
— Буду только рад.
Приятно и странно было гулять кардинским парком под руку с невысокой светловолосой дамой, вдыхать запах её тонких цветочных духов, слушать звонкий, тот же, что и в его детстве, голос… Мира была весела. Её рука легко, уютно лежала в его руке. Она не страшилась случайно задеть собеседника платьем или плечом, не стеснялась своих ярких глаз и звонкого голоса. Винсент размышлял, в чём причина такой почти непристойной при их истории благосклонности Миры, и вдруг понял: Мира попросту забыл о стене, всегда стоявшей между нею и племянником. Её мысли заняты сыном, чувства сгорели вместе со старой Академией. Об их больной несказанной любви помнит только Винсент.
Его рука окаменела, но Мира не заметила этого. Продолжила щебетать о странных исследователях проклятия carere morte:
— По правде сказать, у меня не было законных оснований прогонять их. Законность исследования carere morte и Дара всё-таки вне компетенции кого-либо…
— А ниточка к новому Избранному не найдена? — Винсент вспомнил своё давнее недоумение и порадовался, подумав, что его обсуждение поможет отвлечься от безумных мыслей о Мире. — Знаешь, в столице я всё размышлял над тайнами Латэ…
— Избранный, по-прежнему, невидимка. Так что Латэ?
— Он не просто закончил исследования Дара и проклятия — он запретил их! Странная смена мнения! И ведь это был его последний год в качестве главы Ордена… Ты помнишь тот год?
Мира усмехнулась:
— Тот год я провалялась без сознания после ранения. Ничем не могу помочь, Винсент.
— Эта тайна не даёт мне покоя давно. Если б Латэ оставил больше подсказок!
— Ты уверен, что он сам запретил продолжать им же начатые исследования? Может, это распоряжение отдал Карл, когда сменил Латэ на посту главы?
— Нет. И Карл вряд ли бы запретил эти исследования. Это сделал сам Латэ, причём он не рассказал свою тайну ни преемнику, ни кому бы то ни было в Ордене.
— Что было в тот год в Ордене? Ты смотрел архивы?
— Итоги, итоги, итоги. Латэ готовился передать все дела Карлу. Даже новичков во втором полугодии не посвящали, чтобы не менять готовую статистику. Посвятили всего одного.
— Кого? — Мира нахмурилась. — О, кажется, знаю. Ульрика Корвуса!
— Да, точно. Странно, правда? Что думаешь о нём?
— Ему надо было родиться двести лет назад, во времена фанатиков, вроде Диосов.
— Может быть. Но помнишь, тётя, когда мы ещё не отошли от удавшегося штурма «Тени Стража», на волне радости выдвигались смелые предположения о том, к кому ушёл Дар после Габриель? Кто-то назвал тогда имя Корвуса.
— Корвус — Избранный? — Мира засмеялась, и Винсенту послышалась в этом смехе очень знакомое рыдание. — Нет, причём, определённо. Ульрик как-то раз попался Митто, уже после смерти Габриель. Адам обратил его в вампира, и во время инициации каких-то особенных свойств крови ни он, ни его подруга, не заметили. Ульрика потом исцелила Лира Диос — это я знаю уже со слов Корвуса.
