Осприйская конница выжидала под сенью стен последним резервом, но слишком малочисленным и слишком отдалённым. Путь к победе Тысячи Мечей никто не преграждал. Коска легонько щёлкнул по шее. По его суждению, сейчас лучшее время для атаки.
Эндике явно согласен. — Внизу заваривается. Мне приказать людям по коням?
— Давай пока не будем их утруждать. Ещё рано.
— Ты уверен?
Коска повернулся к нему точно спиной. — Я выгляжу неуверенным? — Эндике сдул рябые щёки, затем утопал посовещаться с одним из своих офицеров. Коска вытянулся, сжал руки за головой, и стал наблюдать за неторопливым развитием бытвы. — О чём я говорил?
— О возможности оставить всё это, — подсказал Дружелюбный.
— Ах да! У меня была возможность всё это оставить. Но я решил вернуться. Поменяться-то не так просто, а, сержант? Я всецело вижу и понимаю что всё это бессмысленно и напрасно, но снова поступаю так. Становлюсь ли я хуже или лучше человека, что поступает так мня себя благородным из-за праведной цели? Или человека, что поступает так ради собственной выгоды, без малейшей крупицы представлений о дурном и правильном? Или мы все одинаковы?
Дружелюбный лишь пожал плечами.
— Людей убивают. Людей калечат. Рушаться жизни. — Судя по эмоциям, он точно так же мог излагать список названий овощей. — Я потратил полжизни в ремесле разрушения. А другую половину в упрямой гонке за саморазрушением. Я ничего не создал. Ничего кроме вдов, сирот, разрухи и отчаяния, может пары бастардов и изрядной кучи рвоты. Слава? Честь? Моя моча стоит больше, ведь от неё хотя бы лучше растут сорняки. — Но если его целью было пробудить уколами свою совесть, то она продолжала безучастно дремать. — Я сражался во многих битвах, сержант Дружелюбный.
— Во скольких?
— В дюжине? Паре десятков? Больше? Расплывчата граница между битвой и стычкой. Некоторые осады тянулись со множеством боёв. Их считать за один или за несколько?
— Ты солдат, тебе видней.
— И даже у меня нет ответа. На войне нет чётких линий. О чём я говорил?
— О многих битвах.
— Ах, да! Многих! И хотя я всегда старался избегать вступать в бой, у меня часто не получалось. Я прекрасно понимаю, что такое быть в центре рукопашной. Сверканье клинков. Треснутые щиты и расщепленные копья. Сотрясение, жара, пот, зловонье смерти. Крохотные подвиги и мелкие злодейства. Горделивые знамёна и достопочтенные мужи хрустят под ногами. Отрубленные конечности, кровавые брызги, расколотые черепа, выпавшие кишки, и всё прочее. — Он поднял брови. — При данных обстоятельствах стоит упомянуть также нескольких утопленных.
— По твоему сколько их?
— Определить непросто. — Коска подумал об утонувших в канале у Дагоски гурках, смытых морем храбрецах, чьи трупы прибивало с каждым приливом и глубоко вздохнул. — Всё-таки оказалось, что я могу смотреть туда без особых переживаний. Это что, безжалостность? Необходимая командиру отстранённость? Или сочетанье звёзд при моём рождении? Оказалось, что я всегда невозмутим перед лицом опасности и смерти. Более чем в любое иное время. Счастлив когда должен быть напуган, в страхе, когда должен быть спокоен. Я, на полном серьёзе, загадка, даже для себя. Я человек шиворот-навыворот, сержант Дружелюбный! — Он заржал, затем подхихикнул, затем вздохнул, затем замолчал. — Человек наизнанку и вверх ногами.
— Генерал. — Эндике снова нависал над ним, касаясь прилизанной шевелюрой.
— Что ещё, милостивый сударь? Я пытаюсь философствовать!
— Осприйцы взялись всей силой. Вся их пехота усердно навалилась на войско Фоскара. У них нет резервов, кроме пары лошадок.
Коска скосил глаза на равнину. — Я вижу, капитан Эндике. Нам всем это отчётливо видно. Нет нужды напоминать очевидное.
— Ммм… мы сметём этих гадов без труда. Отдайте приказ и я отвечу за это. Удобнее случая у нас не будет.
— Благодарю вас, но на вид сейчас там ужасно жарко. Я полностью доволен свои теперешним местоположением. Возможно, позже.
— Но почему не…
— Смешно, что после стольких походов правила распределения ответственности за приказы приводят тебя в замешательство! Пойми, не такое уж хлопотное дело — вместо предугадывания моих распоряжений просто ждать пока я их отдам. Серьёзно, это же основной из военных принципов.
Эндике почесал грязную голову. — Общее понятие я уяснил.
— Тогда согласно нему и действуй. Забирайся под тень, парень, в ногах правды нет. Хватит бестолку носиться. Учись у моей козы. Разве она суетлива?
Коза на мгновение оторвала голову от травы между оливами и заблеяла.
Эндике упёр руки в боки, поморщился, вгляделся в долину, затем посмотрел на Коску, на козу, потом повернулся и отошёл прочь, качая головой.
— Все бегают, суетятся. Сержант Дружелюбный, обретём ли мы мир? Неужели миг тишины на солнышке и впрямь непомерная просьба? О чём я говорил?
* * *
— Почему он не нападает?
Когда Монза заметила осторожно переваливающую через бровку холма Тысячу Мечей, малюсенькие черные на фоне утренней небесной голубизны силуэты людей, лошадей, копий, она знала что они намереваются атаковать. Весело плескаясь перейти верхний брод и врезать рогонтовым людям во фланг, точно так как она и сказала. Точно так как она бы сделала сама. Утопить в крови битву, Лигу Восьми и её какую ни есть, а надежду. Не было человека быстрее рвущего доступный плод, чем Никомо Коска и не было людей пожрущих его с большей жадностью, чем те, которыми она прежде командовала. Но Тысяча Мечей лишь сидели себе на виду, на вершине холма Мензеса и ждали. Незнамо чего. Тем временем талинцы Фоскара боролись на берегах нижнего брода с натиском копий осприйцев Рогонта, водой, почвой и склоном — всё против них, стрелы хлестали дождём за первую линию с бичующей методичностью. Течение уносило тела, прибивало к берегу — обмякшие и бесформенные, бултыхало на мелководье пониже брода. Тысяча Мечей по прежнему не шевелилась.
— Зачем вообще ему показываться, если он не собирается спускаться? — Монза закусила губу, не веря. — Коска не дурак. Зачем упускать неожиданность?
Герцог Рогонт лишь пожал плечами. — С чего бы нам жаловаться? Чем он дольше ждёт, тем лучше для нас, не так ли? У нас и с Фоскаром полно хлопот.
— Что он затеял? — Монза уставилась на скопление всадников, протянувшееся через гребень холма, возле оливковой рощи. — Что этот старый мудак задумал?
* * *
Полковник Риграт подхлестнул своего взмыленного коня к палаткам, от чего праздны болтающиеся наёмники побежали врассыпную. В гневе грубо натянул поводья неподалёку. Соскочил с седла, чуть не упал, выдернул сапог из стремени и притопнул, сдирая перчатки. Лицо налилось потом от ярости. — Коска! Никомо Коска, твою мать!
