– Нет. Никаких кораблей.
– Олух, по-другому нам туда не попасть.
– Если мы будем идти, идти, идти, мы туда придем.
– Нет, Олух. Аслевджал – это остров. Он со всех сторон окружен водой. Пешком нам домой не добраться. Рано или поздно нам все равно придется сесть на корабль.
– Нет.
Ну вот, снова. Казалось, он так много всего понимает, но потом вдруг возникало что-то, чего он не мог или не желал принять. Я сдался, мы улеглись спать, и Олух снова погрузился в сон так же легко, как опытный пловец входит в воду. Мне не хватило храбрости заговорить с ним про Неттл, но я спрашивал себя, что она думает о моем отсутствии и думает ли вообще. А потом я закрыл глаза и провалился в сон.
Ко второму дню нашего похода Олух отчаянно заскучал. Дважды он отстал от меня так сильно, что я почти скрылся из виду. И всякий раз, тяжело дыша и спотыкаясь на мокром песке, он меня догонял. А потом начинал ворчать и спрашивать, почему нам нужно идти так далеко. Мне же никак не удавалось дать ответ, который ему понравился бы. На самом деле я спешил, твердо зная, что до тех пор, пока не выполню задуманное, мне не будет покоя. Если я пытался представить себе, что Шут умер, или его тело, брошенное внутри ледника, мне становилось так больно, что я едва не терял сознание. Я сказал себе, что поверю в его смерть, только когда собственными глазами увижу тело. Так человек смотрит на свою разлагающуюся ногу и понимает, что придется с нею расстаться. Я спешил навстречу своей боли.
Ночь застала нас на узкой полоске берега с нависшими скалами, изукрашенными длинными сосульками. Я решил, что мы сумеем поставить здесь палатку и будем в относительной безопасности, если, конечно, не поднимется ветер, который пригонит воду. У меня даже нашлось время подумать про Неда и о том, удалось ли ему справиться со своей страстной любовью к Сванье или девица окончательно захватила его в плен. Впрочем, мне оставалось лишь надеяться, что он сможет сохранить голову на плечах и не наделает глупостей. Я вздохнул, и тут Олух с сочувствием меня спросил:
– У тебя живот болит?
– Нет. Не совсем. Я беспокоюсь за Неда. Это мой сын, он остался в Баккипе.
– Понятно. – Ему явно было неинтересно. Затем, словно он много об этом думал, Олух проговорил: – Ты всегда где-то в другом месте. Ты никогда не играешь музыку там, где ты есть.
Я несколько мгновений смотрел на него, а потом осторожно убрал стены, защищавшие меня от его музыки, которая никогда не смолкала. Впустив ее, я словно впустил ночь, когда сгущаются сумерки и наступает самое лучшее время для охоты. Я расслабился, и меня охватило ликование волка, радующегося настоящему моменту, – почти забытое мной ощущение, которого я уже давно не испытывал. Прежде я чувствовал легкий ветер и присутствие воды, теперь же услышал шепот песка и снега и более громкий голос ледника, уловил соленый запах океана и водорослей на берегу и ледяное дыхание старого снега.
Словно распахнулась дверь в далекое прошлое, в старое, почти забытое место. Я посмотрел на Олуха и увидел, что он будто слился с миром вокруг и полностью ему отдался. Он просто сидел и наслаждался ночью, и все у него было прекрасно. Я вдруг понял, что улыбаюсь.
– Из тебя получился бы прекрасный волк, – сказал я ему.
А когда я уснул, меня нашла Неттл. Мне потребовалось некоторое время, чтобы ее увидеть, потому что она устроилась на самой границе моего сна, и морской ветер играл ее волосами, когда она выглядывала в окно моей детской спальни в Баккипе. Когда в конце концов я на нее посмотрел, она отошла от окна и оказалась рядом со мной на берегу.
– Ну, вот мы и встретились.
Объяснения и просьбы о прощении рвались наружу, стараясь опередить друг друга, но Неттл села рядом со мной на песок и стала смотреть на воду. Ветер теребил ее волосы, точно волчью шерсть на загривке. Ее спокойствие так сильно контрастировало с бурей, творившейся в моей душе… Я вдруг подумал, что я, наверное, ужасно утомительный тип, который только и делает, что вываливает на других свои горести. Неожиданно я обнаружил, что сижу рядом с ней, аккуратно прикрывая хвостом задние лапы. И тогда я сказал:
– Я обещал Ночному Волку рассказать тебе о нем и ничего не рассказал.
Молчание повисло между нами, словно тонкая паутина, а потом она проговорила:
– Расскажи что-нибудь.
И я поведал ей про неуклюжего волчонка, который подпрыгивал высоко в воздух, а потом падал на несчастных мышей, о том, как мы учились доверять друг другу, охотиться и думать, точно единое существо. Она слушала меня, иногда склоняла голову набок и говорила:
– Мне кажется, я это помню.
Я проснулся, когда первые лучи света разрисовали нашу палатку причудливыми фигурами животных, и на мгновение забыл о переполняющих меня боли и жажде мести. Я видел лишь сияющего синего дракона, который, расправив крылья, парил в небе, а под ним в воде резвились алые и пурпурные змеи. Потом я услышал храп Олуха и вдруг понял, что вода подобралась очень близко к нашей палатке. Плеск волн меня встревожил, и я быстро выглянул наружу, но, к моему облегчению, оказалось, что вода отступает. Самое страшное время, когда море стояло на пороге нашего дома, я проспал.
Я вылез из палатки и, потягиваясь, стоял и смотрел на волны, и меня охватило диковинное ощущение мира и покоя. Впереди меня ждала печальная миссия, но мне удалось вернуть ту часть своей жизни, которую, как мне казалось, я испортил навсегда. Я отошел подальше от палатки, чтобы облегчиться, и вдруг понял, что мне нравится ощущение холодного песка под босыми ногами. Но когда я снова повернулся к палатке, прекрасное настроение меня оставило.
В песке, в нескольких дюймах от входа в нашу палатку, лежала баночка из-под меда, когда-то принадлежавшая Шуту.
Я ее сразу узнал и вспомнил, как она исчезла в мою первую ночь на острове, когда я оставил ее снаружи палатки. Я быстро обыскал полоску берега и оглядел скалы над нами, пытаясь обнаружить присутствие другого человека. Ничего. Тогда я осторожно, словно она могла меня укусить, подошел к баночке в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки того, кто приходил ночью. Но волны смыли все его следы. Черный Человек снова ускользнул от меня.
Наконец я осмелел настолько, что взял баночку в руки и открыл крышку, хотя и сам не знал, что ожидал увидеть. Но она была пуста, внутри не осталось даже следов меда. Тогда я отнес ее в палатку и аккуратно положил рядом с другими вещами Шута, одновременно пытаясь понять, что может означать ее появление. Сначала я хотел сообщить о своей находке Чейду и Дьютифулу, но потом решил пока никому ничего не говорить.
Мне почти не удалось собрать плавника для костра, и нам с Олухом пришлось удовлетвориться соленой рыбой и холодной водой на завтрак. Припасы, которых с лихвой хватило бы для одного человека, убывали с головокружительной быстротой. Я сделал глубокий вдох и попытался стать волком. Стоит прекрасная погода, еды на день хватит, и мне следует идти дальше и не жаловаться на судьбу. Олух был в прекрасном настроении, пока я не начал складывать палатку, – тогда он принялся ворчать, что я хочу только одного: бесконечно шагать по берегу. Я прикусил язык и не стал ему напоминать, что он добровольно остался на острове и решил идти со мной. Вместо этого я заявил, что мы уже почти пришли. Он обрадовался, потому что я не сказал ему, что собираюсь отыскать следы, оставленные Риддлом и его товарищами, когда они спускались со скал на берег. Я надеялся, что ветер и снег не успели их засыпать.
Итак, мы продолжали медленно шагать вперед, и я изо всех сил старался получать удовольствие от прохладного дня и постоянно меняющегося моря, одновременно внимательно поглядывая на высившиеся неподалеку скалы. Однако знак, который я неожиданно увидел, не имел никакого отношения к отряду Риддла. Он был нарисован на скале совсем недавно и мог означать только одно. Дракон, нависший над змеей, а над ними стрела, указывающая вверх.
Мне показалось, что тот, кто оставил этот знак, специально выбрал для нас самую легкую дорогу наверх. Но я все равно полез первым и налегке, оставив Олуха ждать на берегу. На вершине скалы, обдуваемой со всех сторон ветром, я увидел узкую полоску голой земли, заросшую жалкой травой и каким-то мхом. Дальше расстилался небольшой луг с сухой травой, поросшими лишайником камнями и жалкими кустиками. Я забрался наверх, держа в зубах кинжал, но меня никто не поджидал – ни друг, ни враг, только холодный ветер, который налетел с ледника.
Я вернулся на берег, чтобы поднять наверх сначала наши вещи, а потом Олуха. Он довольно ловко карабкался, хотя ему явно мешали брюшко и маленький рост. Но в конце концов мы оба забрались на вершину скалы. Отдышавшись, Олух проговорил:
– Ну, а что теперь?
– Не знаю, – ответил я и огляделся по сторонам, решив, что тот, кто оставил нам такие ясные знаки на скале, не бросит нас сейчас.
Мне потребовалось всего одно мгновение, чтобы увидеть новый знак. Не думаю, что наш покровитель старался скрыть его от посторонних глаз, просто у него не оказалось под рукой ничего более подходящего. Более или менее ровная линия, выложенная камешками, собранными на берегу, указывала одним концом туда, откуда мы пришли, а другим – куда следовало идти.
